Действительно, по логике детеймира сего, чем более умен человек, чем более он образован и учен, чем более самостоятельно мыслит,тем более не способен на единомыслие и единодушие со всеми его окружающими. У него с ними нет объединяющего начала общей веры, любви к Богу всем разумением.

По логике христиан, напротив,чем больше умен христианин, чем более он умственно развит, чем более самостоятельно мыслит, не поддаваясь гипнотизирующему влиянию рутинных понятий и видений преходящих призраков земного бытия, тем более будет доказательно для умов и сердец его понимание великого объединяющего начала верующих-вечной истины правды Бога живого, Его Откровения и того, какая программа жизни наиболее соответствует любви к Богу всем разумением, какой крест можно в данный исторический момент принять на себя и понести вослед Христу с наибольшею пользою для духовного блага своего и ближних своих, блага,

заключающегося в том. чтобы себя и жизнь свою сделать достоянием Божьим.Таким образом все. что по логике детеймира сего только и могло приводить к разномыслию исовопросничеству бесплодных словопрений, по христианской логике только облегчит дело единомыслия и единодушия, столь естественных при наличии объединяющих начал веры во единого Бога Творца, во единое Откровение единой правды Божией, общей любви к Богу всем разумением, доброй воли возлюбивших друг друга до нелицемерного, нежногобратолюбия и получающих мудрость свыше из общего источника.Любовь научает. Кто любит Бога, тому дано знание от Него (1Кор, 8, 3), и это знание только и может приводить к единомыслию так как истина- одна. Чем больше в обществе обособившихся христиан, таких людей, умных, умственно развитых и самостоятельно мыслящих,тем легче им будет приходить к единомыслию и единодушию, тем естественней будет всем вполне самостоятельно согласиться с их пониманием, как наиболее убедительным для веры, ума и сердца, тем легче будет придти к соглашению с ними в случае каких-либо разногласий.

Так и во всем остальном. По логике детей мира сего, жизнь только и может быть непрестанною борьбою отстаивающих свою самостоятельность самоопределяющихся индивидуальностей,борьбою экономическою, социальною и политическою по требованиям личного,семейного, классового, сословного,социального и даже исповедного эгоизма.

По христианской логике будет,напротив, вполне естественно мирное единение, совместная дружная деятельность,совместное дружное несение общего креста вослед Христу со всеми любящими Бога всем разумением, алчущими и жаждущими быть достоянием Божиим и приходить к едино-мыслию и единодушию между собою по требованиям нелицемерного, нежногобратолюбия.

По логике детей мира сего даже и личная семья,в отсутствии цемента любви, оказывается цепями и бременем непосильным, и прогресс полагается в постепенном освобождении друг от друга. Все громче и громче раздаются требования свободы не любить друг друга, свободы развода для супругов,свободы для родителей и детей не признавать за собою никаких нравственных обязанностей по отношению друг к другу.Все это в направлении конечного идеала полного своеволия, на свободе от любви и уважения друг к другу.

По христианской логике, семья есть малая Церковь Бо-жия, объединенная крепким цементом любви друг к другу под влиянием крепкого цемента любви к Богу всем разумением, прогресс полагается в беспредельном возрастании от любви в любовь, от разумения взаимных нравственных обязанностей любви,уважения и ревности о духовном благе всех членов семьи в высшее разумение этих взаимных нравственных обязанностей,до конца земной жизни. Когда жизнь омирщилась и верующим показалось слишком трудным осуществлять этот идеал в жизни семьи, они, чтобы не изменить этому идеал}', предпочли отказаться от семьи,обречь себя на безбрачие. Это и породило иночество.

По логике детей мира сего, приход - административный термин, созданный в полицейских целях,ради удобств управления церковью поместною. В отсутствии цемента любви и в приходе, как и в семье, тяготятся всякою зависимостью друг от друга.Духовенство и миряне - два враждебных лагеря, борющиеся за свои права и гегемонию. Даже и среди духовенства происходит ожесточенная борьба междубелым и чернымдуховенством, между епископами и пресвитерами, и все это признается явлениями нормальными,законными и даже неизбежными. На лоне приходов полное распыление. Члены прихода не знают, не любят друг друга и нимало не интересуются ни устроением жизни прихода, ни его обе-реганием от дурной закваски. Пастыри смотрят на свое дело, как на одну из многих профессий,дающих средства к жизни, и считают, что воздали Божие Богови, если не проявляют корысти, добросовестно исполняют требы и говорят поучения, признавая тоже нормальным, законным и неизбежным явлением, что при всем этом ни их прихожане, ни их приход по укладу жизни своей не становятся достоянием Божиим.Больные, престарелые, вдовы, сироты бедствуют на лоне прихода. Никто не признает братским долгом своим о них позаботиться. Всякая забота о них почитается за сверхдолжное, за доблестную благотворительность, и именно в том,чтобы отделаться от них куском хлеба,старою тряпкою или пятаком, и полагается самая душеспасительная форма проявления христианского милосердия. И таких фиктивных приходов, ничего общего с живою здоровою клятвою живого здорового организма церкви поместной не имеющих,слишком много в церквах поместных, и это признается, по логике детей мира сего, явлением нормальным и неизбежным, как и то, что при таких обстоятельствах целые церкви поместные ни в каком смысле не могут быть названы ни светом мира, нисолью земли.

По христианской логике, напротив,приход только и может быть собранием верующих, тесно сплоченных цементом любви друг к другу при свете любви к Богу всем разумением, малою церковью Божией, в которой пастырь не наемник, а добрый пастырь, полагающий душу свою за пасомых, первый и по степени любви к Богу всем разумением, помня завет Спасителя мира: Симон Петр!Любишь ли ты Меня больше их; паси овец стада Моего: пасомые - не бессловесное, а словесное стадо овец Божиих. кротких, как голуби,и .мудрых, как змеи, более умных на добро, чем сыны тьмы умны на зло. По христианской логике только это и естественно и нормально, соответствуя вере, действующей любовью. Не только по христианской логике нельзя извинять иное, но и нельзя мириться с иным,естественно, неизбежно по логике веры,братолюбия и любви к Богу всем разумением,не только пастырю, но и каждому мирянину возревновать о правде Божией и не успокоиться, пока она не будет осуществлена в жизни прихода. Такие ревнующие о Боге и о правде Его, когда приходы омирщились и распылились, когда иссяк связующий воедино цемент любви и водворилась рутина жизни не по вере, действующей любовью, а по обычаю мира сего, ушли из этих омирщившихся приходов, отказались от семейной жизни,

создали новые приходы по требованиям христианской совести своей,общежительные монастыри, которые по идее продолжали честные традиции истинно христианских приходов, пронесли сквозь тьму времен идею честного христианского братства, хотя в практике жизни и из них большинство омирщилось, успокоившись на букве строгого соблюдения устава,тоже утеряв животворящий дух нежногобратолюбия при свете любви к Богу всем разумением. По букве они и теперь называют друг друга братьями и сестрами, признают нравственною обязанностью своею быть достоянием Божьим и добывать хлеб насущный бескорыстным общим братским трудом на пользу общую, на пользу аскетического трудового братства общежительного монастыря.

По христианской логике неестественна, чудовищна, позорна всякая борьба между духовенством и мирянами в духе взаимного недоброжелательства и недоверия. По христианской логике неестественно, чудовищно и позорно стремиться к лучшему будущему путем взаимных пререканий, революционных манифестаций и борьбы за гегемонию путем, получившим название освободительного движения, с одной стороны,и клерикализма, с другой. По христианской логике естественно прежде всего требовать не от других, а от себя, проповедовать не озлобление и борьбу, а любовь и единение, обособляясь от тех, которые любви и единения не желают, в честное, нелицемерное братство на лоне прихода или выделяясь в новый приход, созидая новые формы жизни на братских началах, по требованиям исторической эпохи, той степени христианского самосознания и закваскихристианской совести, до которых в данное время доросло дерево христианства, как это в свое время сделали основатели общежительных монастырей и аввы пустынножителей, как это теперь делаем и мы в нашем трудовом братстве. Все это 2x2=4 по христианской логике, как и то, что только епископ и пастырь, предварительно потребовавшие от себя не господствовать над наследием. Божиим, аподавать пример веры,любви, кротости, смирения, терпения,великодушия и самоотвержения стаду,имеют основание, не говорю,-требовать, но только надеяться на то, что паства признает их пастырями добрыми и добровольно подчинится их нравственному влиянию, как и то, что только прихожане, желающие жить по вере и быть кроткими, смиренными, любящими и мудрыми овцами стада Христова, а не волками хищными, могут и от пастыря своего требовать быть для них пастырем добрым, за них полагающим душу свою. До тех пор как со стороны волков - пастырей требование от верующих быть овцами, так и со стороны волков - прихожан требование от пастыря полагать за них душу свою, -одинаково нелепое недоразумение и кроме бесплодной борьбы с характером суетыни к чему привести не может.

По логике детей мира сего, и в жизни церковной,и в жизни государственной естественна и неизбежна постоянная борьба за права,за справедливость,которую каждый толкует по-своему, непременно в свою пользу,требуя для себя всяких прав и за собою не признавая никаких нравственных обязанностей, не исключая и обязанности иметь сердце чисто

и дух прав. Это и есть тот боевой прогресс с его хитроумными конституциями, безнравственными тактическими приемами, волчьей сознательностью и святою ложью, путем которого,нелепо беснуясь, поклонники Варравынадеются водворить мир,разумный порядок, справедливость и всеобщее благоденствие.

По христианской логике, для поклонников Христа очевидно, что стремиться к мирному благоденствию можно только путем мирного прогресса,путем признания за самими собою христианского нравственного долга,путем христианской тактики обособления от зла и мудрого созидания добра, путем нелицемерного братского единения во всех сферах жизни, путем дружной совместной деятельности сплоченных цементом любви друг к другу при свете любви к Богу всем разумением епископов,пресвитеров и верующих в жизни церкви поместной, царя, его правительства и всех общественных классов - в жизни государственной.

По логике детей мира сего, мирное единение невозможно, слишком противоречитнастроению большинства,обстоятельствам жизнедействительности,- одним словом, всему, что знаем по опыту и из наблюдений над видением преходящих призраков земного бытия.

По христианской логике, напротив,только мирное единение сынов света,обособившихся от сынов тьмы, и разумно,и практично, соответствуя правде веры,которая для них и является руководящим началом, не отрицая видений преходящих призраков земного бытия, а принимая их в расчет настолько, насколько это необходимо для разумной жизни по вере для того, чтобы быть не менее умными на добро, нежели сыны тьмы умны на зло,никогда, однако, не сходя с пути веры на путь видения, с пути вечно реального,на путь временно торжествующих призраков.

По какой из этих двух логик живет христианский мир, какой из этих двух логик соответствует уклад жизни христианских приходов, христианских семей, христианских школ, христианских государств и церквей поместных, может служить верным признаком доброкачественности веры большинства современных христиан,верным мерилом их любви к Богу всем разумением, их христианской совести,того, насколько они сыны света или сыны тьмы, христиане или антихристы. По плодам их узнаете их (Мф.7, 16). По плодам современной жизнедеятельностиимеющий глаза, чтобы видеть,уши, чтобы слышать, и чистое сердце,чтобы уразуметь, легко поймет, в чем покаяться надо, каковы будут плоды, достойные нелицемерного покаяния, соответствуя размерам самодовольства современного гре-холюбия и степени измены правде Божией.

Нелицемерно покаявшись и сотворив достойные покаяния плоды обособления от зла и нелицемерного братского единства во всех сферах жизни своей, христиане,если они нелицемерно любят друг друга при свете любви к Богу всем разумением,даже и не справляясь о том, где и когда,что предписано, сами найдут в облагодатствованных умах и сердцах своих готовую программу разумной жизни по вере, действующей любовью. Для них не может быть ни малейшего сомнения в том, что все сферы жизни

личной, семейной, трудовой,социальной и политической должны быть разумно и стройно организованы на началах веры, любви и братства. Для них это будет также естественно, нормально и неизбежно, как и то, чтобы всегда быть и сознавать себя мудрыми овцами, никогда не обращаясь в волков-хищников.

Для мудрых овец стада Христова будет тоже естественно, нормально и неизбежно вполне сознательно относиться и к волкам, от которых они обособились,не принимая их наивно за овец, не мечтая в духе наивной сентиментальности установить с ними братские отношения раньше, чем они не покаются и не преобразятся из волков в мудрых овец стада Христова, тем более не признавая наивно за собою братских обязанностей по отношению к этим нераскаянным волкам,не станут делать из-за этого благоглупости,полагая долгом любви к этим волкам ублажать их и долгом христианского милосердия по отношению к ним во всем извинять их под предлогом всепрощения,не обособляться от них под предлогом долга братского общения с ними и всячески облегчать и скрашивать их волчью жизнь по их волчьим инстинктам под предлогом непротивления злу и любви к врагам.

Мудрые овцы стада Христова в любви к Богу всем разумением почерпнут разумное понимание того, как любить волков на пользу, а не во вред им, как любить врагов своих во благо им. Для них разумная любовь и христианское милосердие одно и то же. Для них все - Бог, и все должно приводить к Богу, все делая достоянием Его. Никогда милосердие их не может иметь характер жертвы,дела спасения со скрежетом зубовным, тем боле подкупа общественного мнения, оно всегда будет иметь характер разумной милости при свете любви к Богу всем разумением.Мудрые овцы стада Христова никогда не признают за другими права диктовать им буквы дел милосердия по отношению к тем, от которых они обособились, а будут и в этом деле, как и во всей жизни своей,руководствоваться любовью к Богу всем разумением, удостоверениями своего собственного ума и требованиями своей собственной совести, без чего они не могли бы ни сознательно жить по вере,ни сознательно принять на себя крест,ни сознательно идти за Христом.

Вот как я понимаю уклад жизни по вере,действующей любовью.

ОПЫТ ЖИЗНИ НАШЕГО ТРУДОВОГО БРАТСТВА

Перехожу от теории к практике,от изложения логики веры к изложению логики жизни по вере, от моего понимания христианского мировоззрения, христианской этики и нормального уклада жизни по вере, к тому, что я и братья мои. те,которые по свободному изволению веры и любви пришли к единомыслию и единодушию со мною и между собою, признали тем крестом, который, по требованиям веры,любви, разума и христианской совести,мы приняли на себя и сообща несем вослед Христу, сознавая, что именно этот крест и есть тот подвиг любви, который мы, с наибольшею пользою для церкви поместной.Отечества нашего, братства между людьми и преображения умов, сердец и жизни в достояние Божие, можем, а следовательно,и должны нести вослед Христу в эпоху нами переживаемую.

Этот крест, сознательно нами на себя принятый, и есть дело трудового братства. Оно для нас одновременно и правда жизни по вере, действующей любовью, и насущная потребность любви к Богу всем разумением, и насущная потребность нелицемерного братолюбия,и духовный санаторий для нас самих, и общеполезный опыт сплочения и стройной организации жизни прихода, общеполезный опыт возможности быстрого оздоровления души народной, быстрого перехода от позора рутины жизни по обычаю мира сего к честной жизни по вере, и наиболее разумное проявление христианского милосердия не только по отношению к братьям нашим, но и к посторонним делу нашему, не исключая и врагов наших и дела нашего.

Сознавая себя костью от костей и плотью от плоти окружающего нас общества, отличаясь от него только нашим отношением к верховному закону христианского Откровения, мы сознаем и то, какое громадное жизненное значение имеет для всего христианского мира жизненный опыт, им в нас переживаемый на пути перехода от того, что есть, к тому, что быть должно согласно этому верховному закону о любви к ближним при свете любви к Богу всем разумением. Этот опыт, пережитой, а частью и выстраданный в нас всем человечеством, мы никому не навязываем, но и ни от кого скрывать не считаем себя вправе, желая, напротив,по требованиям исповедания веры и братолюбия, чтобы опыт этот был общеизвестен, стал для многих убе-дительным и был возможно более использован делу Божие-му. церкви. Отечеству, душам вечным и братству между людьми во благо.

С этою целью мы готовим к печати подробную всенародную исповедь братства нашего в форме моих блю-стительских отчетов о жизни братства.

В настоящее время я не намерен, говоря об опыте жизни нашего братства, ни говорить о букве внешней организации нашего дела,' ни излагать историю всего нашего дела, ни излагать историю всего нами пережитого, ни опровергать многообразные обвинения, против нас выдвигаемые, ни оправдывать нас перед теми, которые дают нам советы, по большей части нами не осуществляемые в жизни нашей, а ограничусь перечислением того, что я считаю наиболее ценным опытом, в нас пережитым всем христианским миром, а в нем и всем человечеством.

Действительно, подробное изложение буквы внешней организации может только вредить делу, отвлекая внимание от главного к несущественному, от животворящего духа дела, имеющего общее значение, к той букве проявления этого духа, которая в каждом отдельном случае обязательно будет несколько иною и,точно примененная в духе слепого подражания, при иных обстоятельствах могла бы быть ошибкою и повести к разочарованиям. Вот почему я не охотно говорю об этой букве внешней организации,не охотно привожу цифровые данные, хотя и считаю, что эта буква в деле нашем и соответствует наиболее разумному проявлению животворящего духа дела при данных у нас обстоятельствах. Для успеха дела везде, где оно возникать будет,весьма существенно, чтобы оно делалось вполне самостоятельно, каждый раз вырабатывая ту технику осуществления своего и ту букву внешней организации,которая наиболее соответствует данным обстоятельствам и самостоятельным убеждениям ума и сердца. Вот почему я очень неохотно даю советы тем, которые ко мне за ними обращаются. Дело это никогда не должно и не может быть подражанием. Дело это никогда не может и не должно быть ничем иным, как самостоятельным подвигом веры и любви.Если человек определенно не знает, что и как ему делать в его социальном положении, при наличии обстоятельств его жизни и жизни тех, которые с ним объединились в еди-номыслии и единодушии до способности нести с ним общий крест,- это лучшее доказательство, что умы и сердца их еще не созрели до того креста,который они хотят принять на себя, что души их еще не оздоровлены до насущной потребности этого креста, что крест этот, принятый на себя по чужому совету,окажется для них непосильным.

Во всем этом я так убежден, что воспитаннику школы нашей, который бы.выходя из нее, обратился ко мне за советом, что ему делать: поступать ли в ваше братство или нет? - отказался бы ответить на этот вопрос, предоставляя решить его по требованиям собственной веры, собственного разума и собственной совести.

Человечество так склонно ходить не верою, а видением, а всякая буква внешней организации - видение, что опасно отвлекать внимание от главного к второстепенному, от животворящего духа дела к сплетням о том, в какой именно букве этот животворящий дух именно у нас проявляется.

Не могу отказать себе в удовольствии рассказать вам по этому поводу, как умно и честно проявил понимание этой правды профессор богословия Киевского университета протоиерей Светлов. В то время как большинство именно буквою и интересуется всего более, называя ее фактическими данными, спорит об этой букве и, не возражая по существу, делает странный вывод, что дело это неосуществимо и не заслуживает внимания потому, что мы его делаем не так, как им нравится и как бы они его делали, если бы его делали,- профессор Светлов, напротив, когда писал о моих сочинениях и братстве нашем в своей монографии: «Идея Царства Божиего», напечатанной в органе вашей академии -«Богословском Вестнике»,говорил мне: Я бы желал на деле увидеть ваше трудовое братство,по не раньше, как печатно выскажусь о нем, как идее. По человеческой немощи я мог. бы поддаться личным впечатлениям от второстепенного, случайного, от буквы осуществления вами идеи, и это могло бы неблагоприятно отразиться на беспристрастном, суждении о самой идее,затемнить ее, а этого я не хочу. Вот поистине мудрое недоверие к видению и мудрая оценка его действительного жизненного значения.

История дела, как и внешней организации его, тоже буква, второстепенное и несущественное, за исключением проявившегося в ней духа настроения нашего, того, как в вас проявили себя современные христиане на первых шагах перехода от того, что есть, к тому, что быть должно по правде веры, действующей любовью, и братолюбия при свете любви к Богу всем разумением, и того, как проявили себя те же современные христиане в отношении своем к делу перехода от слов о вере, любви и братстве к жизни на этих началах.

Возражать на всевозможные обвинения, на нас и дело наше возводимые,значит сойти с пути мирного созидания на путь борьбы, с пути исповедания правды на путь препирательства с совопросннками века сего. Иногда я делал это, думая, что обвинения порождены недоразумением, но всегда убеждался,что это не так. Ум - раб воли нашей, а не наоборот. Не воля человека вводится в заблуждение ошибками ума, а ошибки ума только отражают на себе, проявляют собою направление воли.

Исповедуя правду христианского склада ума, сердца и жизни, я попутно в самом принципе опроверг многие обвинения,возводимые на христиан вообще, с иных точек зрения и по аналогии с людьми не христианского настроения.

Этого вполне достаточно. Каждый раз, как я хотел защитить самого себя,дело наше и пионеров этого дела от самых оскорбительных для нас лично обвинений,я убеждался, что это не приводит к желанной цели. Те. чья воля побуждала обвинять и осуждать, к прежним оскорблениям только при-бавляли новое - недоверие к правде слов моих и в самых объяснениях по поводу прежних обвинений находили только основания для новых обвинений,доказывая тем, что, если воля склонна обвинять, осуждать и заподозривать,услужливый разум всегда найдет основания и оправдания для упорного недоверия,подозрений, обвинений и осуждений.

Действительно, что мы можем сказать тем, например, которые находят возможным не только допустить по отношению к нам самое оскорбительное и самое позорное для христиан обвинение в неискренности и лицемерии, но даже громко высказать это обвинение, печатно бросить нам его в лицо?! Мы скажем им: мы искренно любим Бога всем разумением нашим, любовь эта приводит нас к искреннему братолюбию, и мы искренни в проявлении этой любви как к братьям нашим, так и к врагам нашим, по требованиям нашего разума и нашей совести. А нам возражают:вы проявляете любовь вашу не так, как требуют того наш разум и наша совесть,и потому мы не верим вашей искренности.Мы опять возражаем: это показывает только, что мы с вами и думаем и чувствуем иначе, что доказывает и жизнь наша. Наш разум

и наша совесть требуют от нас принять на себя крест трудового братства,а ваш разум и ваша совесть от вас этого не требуют. Поверьте искренности нашей на деле нашем, как и мы не сомневаемся в искренности вашей в нежелании принять на себя тот крест, который мы по требованиям нашего разума и нашей совести на себя приняли. А нам и на это возразят: а все же мы в вашу искренность не верим и убеждены, что вы лицемеры, и в подтверждении этого упорного обвинения приведут мнение такого-то или такой-то, свое собственное впечатление или соображение.

Всего лучше идти своею дорогою и делать свое дело, предоставляя времени и фактам жизни опровергнуть обвинения и подозрения.

Одно обвинение и подозрение я хотел бы, однако, снять с себя и братьев моих. Мне хочется громко сказать, что мы в Бога живого, а не себя в себе веруем.Бога живого, а не себя исповедуем, правду Божию. а не свою по силе разумения осуществляем, силе Божией в немощи нашей со-вершающейся, а не своей личной силе и своим личным талантам приписываем славу и честь того, хотя бы и относительного добра, которого мы в жизни братства нашего осуществили.

Не только мы не желаем выдавать себя за безгрешных и святых людей, но вполне понимаем и разделяем чувства апостола, сказавшего: Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею (2 Кор. 11, 30). И поэтому нам защищаться от обвинений не следует. Чем хуже мы, чем больше мы немощны, тем очевиднее, что лучшие нас,менее нас немощные могут и должны сделать лучше и больше нас, тем более очевидно и то, что нет такой немощи человеческой,в которой Господь не благоволит явить силу свою, если, по свободному изволению веры и любви этих немощных людей, Он может, без насилия над нами, творить волю свою в них, с ними и чрез них, по слову своему: сила Моя совершается в немощи (2Кар. 12, 9). Мы все готовы сказать: да братья и сестры по человечеству, мы ничем не лучше вас сами по себе, именно потому дело наше особенно для вас доказательно и поучительно. Вы все могли бы сделать лучше и больше нашего, если бы более нас захотели стать достоянием Божиим и жизнь свою сделать достоянием Его,признав в полной мере, как мы это сделали,вечную правду и жизненное значение верховного закона христианского Откровения о разумной любви к ближним,при свете любви к Богу всем разумением,и возлюбили до ревности о жизни по вере,действующей любовью, до насущной потребности логики разумной любви в жизни!

Вот наш ответ на все обвинения.

После того что сказано мною о том, почему сам я не люблю давать советов,даже и тогда, когда меня спрашивают о том, что и как делать, мне нечего объяснять,почему и мы не склонны сообразоваться с советами о том, как нам созидать братство, как нам думать, чувствовать и жить, когда советы эти в духе самоуверенности даются нам людьми,которые сами никакого братства в жизни не созидают. Между собою мы эти советы обсуждаем, чтобы не проглядеть ту долю правды, которая и в них может быть. По большей части, советы эти оказываются несогласными ни с убеждениями

нашими, ни с опытом, нами пережитым,что и неудивительно, когда советы эти даются людьми с убеждениями, из которых необходимости братства в жизни, как мы его понимаем, совсем не вытекает, людьми,не имеющими даже и нашего опыта в деле созидания братства.

Не может смутить нас при этом и печатно высказанное недавно соображение о том, будто мы должны сообразоваться с общественным мнением, если хотим,чтобы дело наше имело характер общественной полезности или на этот характер претендует, будто бы по этому поводу мы не должны считать для себя оскорбительными всякие подозрения и нарекания, вплоть до обвинения в том, что мы лицемеры и совершенно чужды христианского милосердия, именно к тому и призывая,чтобы всю жизнь, все роды труда и все отношения, стройно, разумно, цельно организовать на начале того же христианского милосердия. Это простое недоразумение. Мы признаем наше дело общественно полезным совсем не в том смысле, чтобы оно было общеполезным рецептом практической мудрости для людей всяких убеждений и всякого настроения, причем нам действительно предстояла бы неблагодарная задача применять это дело к господствующему,то есть рутинному, пониманию христианства и христианского милосердия. Даже и тогда, когда мы говорим, что дело наше заключает в себе определенную программу мирного христианского прогресса, в чем мы действительно убеждены, мы разумеем под этою программою ту логику веры,логику братолюбия, при свете любви к Богу всем разумением, которая действительно общеобязательна для всех, не отрицающих в угоду бедному любовью сердцу своему единый верховный закон христианского Откровения о верности любви до мученичества и смерти крестной, о разумном братолюбии,при свете любви к Богу всем разумением,те неизбежные практические выводы из этого закона, которые и породили дело наше, и составляют животворящий дух его, а совсем не то, будто все должны в технике созидания нашего дела и в букве его внешней организации и даже нашего личного отношения к нему стать слепыми подражателями нашими.

Тем более мы не можем признавать за другими, хотя бы эти другие были и большинством современного человечества,права не признавать за нами христианской свободы нашей, ставя это условием признания за нашим делом характера дела общественно полезного.

Перехожу к перечислению того,что в деле нашем я признаю наиболее ценным и поучительным опытом, пережитым в нас всем человечеством.

Прежде чем говорить об опыте пережитого нашим трудовым братством, скажу и о своем личном опыте, о пережитом мною раньше осуществлении идеи братства в жизни,вполне сознавая, что это подвергает меня нареканиям в гордости, той пресловутой гордости моей, которою так многие интересовались более, нежели идеями моими и делом жизни моей, подвергает меня и страшному в глазах современногокультурного человека обвинению в ненормальности галлюцинирующего мистика, так как я намерен говорить и о том, что в жизни моей и братства нашего было

таинственным и сверхчувственным проявлением воздействия на нас мира незримого и соприкосновения нашего с этим миром, которое по катехизису современной материалистической культуры и свободомыслия должно отрицать, как устарелые предрассудки.

Эти явления, однако, играли слишком большую роль в моей и нашей жизни, чтобы я мог оставаться правдивым,их замалчивая, более того, не извращая истины до уворования у Бога в нашу пользу славы Его. На эту ложь и на эту кражу я не пойду. Буду честно исповедовать Бога живого, творящего чудеса, являя силу свою в немощи нашей, так как именно это и есть главный, наиболее полезный опыт,пережитой в нас всем человечеством, что бы по этому поводу обо мне ни подумали,в какой бы низменный разряд суеверных мистиков меня ни зачислили.По необходимости буду говорить очень кратко. По необходимости буду частоголословен, предоставляя воспользоваться моим и нашим опытом тем, кто поверит мне на слово, поверит моей честности, правдивости и здравомыслию.Поверят мне те, в ком есть задатки быть мне братьями по духу, кто алчет и жаждет того же, чего алкала и жаждала моя душа.Для них все, что я скажу, будет настолько убедительным для ума и сердца, что они поверят мне, наперекор всем видениям призраков земного бытия. Для них я и говорю.

1. В раннем детстве я жил двойною жизнью, наяву мало понимая меня окружающее,во сне имея общение с бесконечно дорогими для меня существами, которых я сознавал гораздо более близкими и родными, нежели люди, с которыми я имел дело наяву.Уверен, что и все в раннем возрасте имеют общение с миром незримым, пока общение их с миром земным не станет сознательным.Все матери знают, что ребенок, не умеющий еще улыбаться наяву, во сне улыбается сознательною и радостной улыбкой. У меня это общение продолжалось долее обыкновенного, и я хорошо помню последнее свидание с ними, когда они сказали мне,что я их видеть больше не могу. Я очень грустил по ним, и это имело большое влияние на всю мою жизнь, сделало меня исключительно религиозным ребенком и застраховано от хождения в жизни не верою, а видением. Одна молитва утешала меня в разлуке с ними и наполняла душу мою тем миром и тою радостью, которые я испытывал при общении с ними. Для меня навсегда они и их мир остались большею реальностью, чем мир земной, который я бесконечно менее любил. По мере того как я узнавал экономию жизни мира земного, узнавал, что все здесь вода текущая и легче пустоты,все разрушается, гниет и ржавеет, все болеет, стареется и умирает,для меня становилась все более и более несомненною правда детского инстинкта,сердцем понимавшего призрачность видений земного бытия и вечную реальность мира незримого.

2.Когда я научился читать, утром и вечером читать Евангелие стало для меня такою же духовною потребностью, как и молиться.Это дало мне привычку на все смотреть с евангельской точки зрения и не мириться вжизнисовсемтем, что было противно разумной любви, как ее Христос пони-мал,а не по рутинным понятиям детей земли о христианском милосердии. Конечно, все это было более инстинктами сердца,нежели ясно

формулированными убеждениями в детском уме моем, определенными симпатиями и антипатиями, а не определенными формулами.

Воспитатель мой, боясь чрезмерногоувлечения религиозностьюи мистицизмом,хотя сам был по-своемуцерковно-верующим человеком,окружил меня детьми иного настроения. Многое в них внушало мне инстинктивную антипатию.Раз. уснув с этим чувством в сердце, я ночью проснулся весь в слезах и с большою жалостью к тем, кто внушал мне эту антипатию, точно во сне мне было что-то сказано и выяснено по поводу их. Я встал с постели и стал со слезами о них молиться,прося у Господа, если можно, отнять от вечного блаженства моего на пользу им.В эту минуту, как ответ на мою молитву,совершился впервые акт воздействия на меня из мира незримого не во сне, а наяву.Я пережил неизъяснимые ощущения, и мне было сказано: ты пожалел этих детей, тебе будет дано многих детей воспитать достоянием Божиим.

3. Начался период пророческих снов, в которых атлего-рически, а иногда и в точных реальных подробностях мне было показано многое из того, что мне пришлось пережить в разные эпохи моей жизни, много позже.

4. Несмотря на это, моему воспитателю,внушавшему мне, что все хорошо в свое время и в благоразумных размерах и что надо знать меру и в религиозности,удалось настолько развлечь меня постоянным обществом светских товарищей,что я сам стал постепенно принимать привычки светского человека, со всеми специфическими немощами его. Дурное преподавание Закона Божиего. в котором было все, кроме животворящего духа верховного закона христианского Откровения, докончило дело моегоомирщения. Никогда я не был неверующим человеком, но совсем перестал понимать отношение веры к жизни, с тем вместе перестал молиться и ходить в церковь. И молитва, и таинства,и вся обрядность, когда насела на душу пыль земли и затмила собою понимание животворящего духа веры, из актов живой любви стали мертвою буквою благочестивых упражнений. При всей моей немощности у меня хватило честности не лгать и не лицемерить перед самим собою,подменив чистое золото первой любви этою фальшивою монетою.

5. В этом настроении я поступил в университет и очень заинтересовался в нем лекциями ученика Гегеля, Редкина,по истории философии. Заинтересовали меня многие философы, но ни один не удовлетворил ни ума, ни сердца моего. В душе инстинктивно жил идеал Христа,идеал Бога живого, высшей любви и высшего разума мира, и перед этим идеалом бледнели все философские идеалы, оставляя глубоко неудовлетворенными и ум, и сердце. Я стал очень тяготиться жизнью и совершенно не понимал психологии людей, по меткому выражению Толстого, пьяных жизнью.

6. Тяготился я жизнью и потом, в раззолоченном вихре придворной суеты,в которую я погрузился в положении состоящего при посольстве. Бессодержательная суета жизни становилась для меня все более невыносимою. Раз, вернувшись с придворного бала, ложась спать, я с ужасом

спрашивал себя, неужели вся жизнь пройдет так же неосмысленно. Милосердный Господь и это принял, как молитву. Как ответ на мой вопрос, я увидел сон, точно предсказавший мне то, что я на деле пережил 5 лет позже. Сон этот трижды повторился и дал толчок мыслям моим,дав понять нравст-венную ответственность за предков перед детьми народа, которым я так многообразно могу быть полезен при доброй воле.

7. Решив посвятить жизнь на пользу детей народа, я сознал жизненную правду слов Спасителя: Царствие Божке внутрь вас есть (Лк.17, 21), сознал, что ничего изменить к лучшему в жизни народа не могу, пока настроение душ живых не будет повышено до этого лучшего, сознал всю нищету суеты рутины жизни, в которой человечество вполне, как звери басни Крылова, спорят,ссорятся и борются за места, желая по новому рассесться, не догадываясь о том, что прежде всего надо перестать быть ослом, козлом и косолапым мишкой,тем более перестать быть бесноватыми с печатью сатаны на умах и сердцах.Сознал и то, что воспитать детей народа людьми разумными и добрыми, способными творить разумное благо в жизни, мне не удастся на основах философии Гегеля,Шопенгауэра или кого-либо из других философов. Вспомнил о том, какое благотворное нравственное влияние оказывало на меня в детстве чтение Енангелия и захотел познакомиться с первоисточниками христианского Откровения с основательностью и последовательностью, к которым приучили меня философские занятия.

8. Прочтя Библию, я был поражен стройностью ее животворящего духа под легким покровом образной буквы, был поражен цельностью Библии, всей Библии,однородностью животворящего духа книг Ветхого и Нового Завета, несмотря на букву, разнообразную до явного противоречияпо букве. Для души моей вся Библия была однородною зарею бесконечно дорогого и родного живого света, озарившего собою весь мир. когда взошло солнце верховного завета христианского Откровения. При свете этого верховного закона, заключающего в себе животворящий дух веры и правды бытия, все вероучение оживилось духом жизни, и то, что раньше было для меня бесформенной грудою мертвых костей,пылью буквы мертвящей, облеклось плотью и кровью, преобразилось разумным и благим духом жизни в правду единого живого организма Церкви Божией, Царства Божиего, имея в основе своей такое определенное мировоззрение, такой высокий идеал и такую разумную этику,что ум и сердце мое были вполне убеждены,вполне удовлетворены, и я стал сознательно верующим, сознательно любящим всем сердцем, всем разумением и всею крепостью свободного изволения моего.

9. Мне стало вполне ясно, что именно преступное и позорное отступничество громадного большинства христиан от верности верховному завету христианского Откровения в угоду бедному любовью сердцу, молчаливо отвергнутому и затерянному среди распыленной буквы вероучения, церковных преданий,догматических определений, канонических правил и внешней обрядности, и делает преступным и позорным весь склад умов,весь склад симпатии, весь рутинный уклад жизни, делает такими бесплодными уроки Закона Божиего в христианских школах,

воспитывающих не христиан с печатью дара Духа Святого в умах и сердцах, а атеистов, полагающих свою свободу в неверии, делает столь бесплодными и все усилия проповедников повлиять на жизнь, уклад которой остается также чужд печати дара Духа Святого, создаваясь людьми, полагающими свою свободу в широком проявлении злобы, корысти,грубой мстительности и самодурства грубого своеволия.

10. Для меня совершенно ясно стало,что, в какие бы политические и социальные формы не рассаживалось человечество,все это будет буквою мертвою и мертвящею,пока не будет осуществлен верховный закон христианского откровения в тайнике вечных душ, пока души не будут оз-

доровлены,облагорожены, освящены святынею единой истинной христианской нравственности- добровольною дисциплиною любви,дисциплиною братолюбия при свете любви к Богу всем разумением, без чего человечество не способно пользоваться свободою, не злоупотребляя ею. и совершенно не способно разумно жить по вере,действующей любовью, другими словами,- способно только говорить о христианстве,изучать букву веры, спорить о вере,оклеветать веру, но не осуществлять ее.

11. Только тогда я почувствовал себя на твердой почве, несмотря на то что я все же был во многих отношениях светским человеком, со всеми немощами избалованного барича, сам по себе последним человеком в смысле личной пригодности к делу, к которому приступал.

12. Для меня не было и вопроса о том, каков я, могу ли я делать и что мне делать. Вера дала мне внутреннее убеждение, что я ничто, а Бог все, что я лично с немощами моими - преходящий призрак земного бытия, а святыня Божия- правда вечная, и сила благодати Его так велика, что все немощи мои перед нею ничто, лишь бы сила Божия могла в немощах моих проявляться без насилия надо мною.по свободному изволению моему быть орудием Его и отдать себя на Божие дело осуществления правды любви Его, в чем и состоит конечная цель бытия каждого человека в отдельности и всего мира в совокупности. Это и дало мне ту решимость и полную уверенность в том, что и как делать, которую так многие принимали за гордость, в то время как я гордостью сознавал бы противоположное, а именно-бесчинство самовольного делания своего, человеческого дела на место Божиего дела в мире Божием, беспорядок крамольной пыли, не желающей быть достоянием Божиим и жизнь свою делать достоянием Его.

13. Для меня совершенно ясно было,что всякая благотворительность, не начинающаяся с миротворчества между теми, кому желают добра, и Богом живым,только суета и самообман, что Христос не мог завещать нам делать добро неразумно и проявлять свое милосердие бестолково.Для меня была вполне очевидна разумная жизненная правда слов: Ищите же прежде Царства Божия и правды Его. и это все приложится вам (Мф.6, 33). Насущною потребностью братолюбия,христианского милосердия при свете любви к Богу всем разумением стало для меня прежде всего помочь душам живым найти Царство Божие и правду Его, как я искал и при благодатной помощи Божьей нашел их, твердо веря, что все прочее приложится. Вот что

оградило меня от увлечения бессистемною благотворительностью и поставило на путь созидания трудового братства с таким определенным убеждением в правоте этого дела, что делать иное,начинать с приложений, не сделав предварительно главного, не возвысив духовно до любви всем разумением Царства Божиего и правды Его, было бы для меня очевидным безумием, сознавалось бы мною как преступление против элементарных правил христианской нравственности и разумного христианского милосердия.

14. Начал я с того, что взял десять бедных сирот, полюбил их, как своих детей, что и сделало мое духовное влияние на них. и старался в возможно большей степени сделать их духовными братьями моими, единомысленными со мною в понимании правды Божией и единодушными со мною в любви к Богу всем разумением.

15. С моей стороны была сознательная любовь при свете любви к Богу всем разумением, а со стороны детей только личная ответная любовь ко мне. Не сразу я это понял, и это в будущем повело ко многим ошибкам, недоразумениям и скорбям.

16. Второю ошибкою моею было предвзятое мнение, навязанное мне рутинным самообманом гуманистов,толкующих выражение душа человеческая по природе христианка не в смысле том, что всякая душа живая создана по образу и подобию Божиему способною быть любящею и разумною, когда по свободному изволению духа покается в греховности и грехолюбии своем, что соответствует христианской правде, а именно в смысле отсутствия греховности и грехолюбия, в смысле оправдания человека под предлогом, что зло в нем только ошибки неразвитого ума последствие несчастно сложившихся обстоятельств жизни.

17. Очень поучительно для всего человечества, что я, будучи человеком образованным, сознательно уверовав и полюбив Бога и правду Его всем разумением моим, но не имея еще опыта, лично пережитого, выстраданного, способен был. в теории признавая правду Откровения о первородном грехе и ответственности свободы воли человека, на практике еще долго ходил в этом вопросе с повязкою,наложенной на глаза души симпатичными для меня ру-тинными теориями гуманистов,полагающих любовь к человечеству не в исправлении его, а в оправдании его и зла в нем. Это и привело меня к целому ряду ошибок, и нужен был очень скорбный опыт жизни, чтобы эти ошибки исправить и поставить нас более цельно на путь правды веры. Такими ошибками были и наивная надежда на то, что, поставив в благоприятные условия и выяснив правду,застрахуешь от зла. что привело ко многим скорбным разочарованиям, и то, что я не в достаточной степени понял громадное жизненное значение обособления от зла и злых, не в достаточной степени сознавая,насколько, в силу греховности и грехолюбия,зло более добра заманчиво для человечества,чувствуется громадным большинством как более естественное и родное, чем добро; и то, насколько я преувеличивал доброкачественность и прочность личной любви ко мне, воображая, что и меня любят при свете любви к Богу всем разумением,в то

время как меня, грешного и немощного, гораздо легче было полюбить эгоистическою, а следовательно, и непрочною, призрачною любовью, чем не только полюбить, но только чистым сердцем узреть Бога истинного, не отвергнувшись себя со своею человеческою греховностью и своим слепым человеческим себялюбием;и то, что я слишком много объяснял там,где надо было требовать, и слишком много извинял там, где можно было только прощать, а иногда и было долгом любви и милосердия ко многим удалить вредную закваску, чтобы она не заквасила все тесто, не сознавая, до какой степени я тем затемнял понимание правды, невольно поощрял самодо-вольство во зле и тормозил дело созидания добра; и то, как я мало понимал громадную опасность, под предлогом уважения к свободе ближних, допущения свободы зла на деле добра, непротивления злу, как неизбежно это приведет к подавлению добра злом, к возрастающей требовательности зла и в результате к совершенному отсутствию свободы добра,к господству зла, по естественной логике греховности и грехолюбия.

18. Не сразу все это выяснилось и стало наглядным в жизни. Нам пришлось много пережить, много выстрадать прежде,чем скорбным опытом пережить во всем объеме жизненную правду веры, понять во всем объеме правду Бога, изгоняющего сатану из братства ангелов и согрешивших пра-родителей из рая, требовавшего обособления народа избранного, как и апостолы требовали ограждения христианских общин от вредной закваски,безусловно требующего покаяния для примирения с собою и предоставляющего свободу опыта зла на свободе от себя, никогда не поступаясь своею свободою добра до уживчивости со злом, оправдания зла и тем более проституции сожительства со злом. Все это драгоценный опыт, пережитой в нас человечеством, особенно теперь, когда все человечество и всего более наша бедная Россия впадает в ту же ошибку,только еще в бесконечно большем размере,чем мы, и вступает в период страшной расплаты за эту ошибку, в период опыта,настолько более скорбного, чем то, что мы пережили, насколько нам, при вере и любви, легче было покаяться в своем недомыслии, чем гордым представителям современной культуры, с их самообожанием и самодовольством во зле, смирить себя до покаяния самоотречения.

19. Не только я не мирился со злом,не признавал его равноправность с добром, но и никогда не переносил хладнокровно его проявлений. Полный ревности о добре, я мучился всяким проявлением зла. болел сердцем, волновался до потери здоровья и сна. но все еще упорно веря в добрую волю там, где очевидно была воля злая, гордая жестокость и самодовольное себялюбие, я убеждал,без конца разъяснял там, где надо было требовать, мирился, не приведя к покаянию,прощал, когда прощения у меня не просили,и уживался с нераскаянными грешниками в надежде, что время все исправит, они лучше поймут, более полюбят, духовно вырастут, коснея на злых путях своих. И этого было достаточно, чтобы зло возрастало в самоуверенности и притязательности до желания быть хозяином положения, а добро, под предлогом кротости, смирения, терпения и уважения к чужой

свободе, стало робким, в угоду зла уступчивым и в конце концов потеряло уверенность в своем праве на свободу проявлять себя и перестало быть хозяином положения на деле добра.

20. Все это по моей вине, как вредная закваска, было допущено в деле нашем собственным моим отношением к нему, при самом зарождении его. хотя и проявилось гораздо позже в больших размерах. Вначале это проявлялось только тем, что я не в достаточной степени требовал от воспи-танников новых быть исполнителями слова, а не слушателями забывчивыми, бесконечно объясняя им то, что они не могли давно не понимать, и тем давая злой воле возможность извинять себя непониманием чего-то; тем, что я, выразив с горячим волнением порицание зла, считал себя вправе мириться с виновным, не достигнув его примирения с Богом, тем, что я слишком долго терпел из любви к ним воспитанников, вносивших вредную закваску в школу, тем самым допуская ложь принадлежности к школе по букве людей, остававшихся упорно чужими ей во духу, опять-таки вследствие всяких гуманитарных соображений и рутинного понимания милосердия, ничего общего с враждою веры и братолюбием при свете любви к Богу всем разумением не имевшими.

21. Очень характерно, что с первых шагов, когда дело мое ограничивалось таким, казалось бы, для всех удобопонятным и безвредным начинанием, как приют для бедных сирот, и это вызвало несочувствие в окружающем обществе с разных точек зрения. Профессор Иванюков печатно заявил, что для богатого и образованного человека нет стимулов действовать по моему примеру, а г-н Михайловский в«Отечественных записках» прямо заявил в духе самого искреннего негодования,что я берусь не за свое дело и что единственным историческим призванием русских помещиков только и может быть дрессировать собак, а не воспитывать людей, - все это по поводу моего скромного начинания и первой моей брошюры,старавшейся пробудить в помещиках сознание нравственного долга поработать на оздоровление души народной и разумное устроение жизни тех детей народа, отцы которых так долго были крепостными их предков и так мало сознавались ими братьями во Христе.

22. Очень характерно и поучительно и то обстоятельство, что среди молодых людей,окончивших курс христианскихшкол, приглашавшихся мною на должности учителей и воспитателей,я никак не мог найти единомысленных и единодушных со мною помощников. Одни,сочувствуя гуманитарному характеру дела, совсем не мирились с его религиозною основою, другие, считая себя правоверными церковниками, находили дело это ненужным новшеством, очевидно опасаясь того,достаточно ли оно правовернои церковно,не более ли правовернаи церковнарутина жизни с ее складом понятий и симпатий, не выдумал ли я верховный закон христианского Откровения и не будет ли ду-шегубительным еретичеством призвать вместе со мною соблюдение этого закона делом большей верности церкви и большего повиновения ей. чем строгое соблюдение буквы постов и внешней обрядности!

23. В результате мне пришлось огражцать детей от вредного влияния приглашаемых мною учителей, поручить им исключительно дело преподавания и взять на себя все дело воспитания.

24. Много раз мне приходилось убеждаться, что то, что казалось скорбною помехою, а иногда и трудно преодолимым препятствием, что могло бы даже повести к полной неудаче дела, окончательному разочарованию в нем и убеждению, что измена этому делу есть единственный разумный выход с точки зрения виденииземного бытия, благо-даря тому, что я. иногда наперекор очевидности,судя по-человечески,оставался на пути веры, оказывалось,напротив, благодетельным для дела и приводило к неожиданного благоприятным результатам. Иногда все небо жизни казалось покрытым грозными тучами,видения земли предрекали страшную бурю безвыходных затруднений, одна вера и любовь заставляли, несмотря ни на что,оставаться верным делу, и небо жизни прояснялось на другой же день, и яркое солнце светило на безоблачном небе.Много раз мы испытали жизненную правду слов Откровения о том, что вера сдвигает горы. Много высоких гор вековой рутины,социальных предрассудков, злой воли и враждебных козней сдвинула на нашем пути вера и решимость упорно ходить верою, не уклоняясь на путь видения земных обстоятельств и собственной человеческой немощи.

Так было и с тяжелым, казалось,почти непреодолимым препятствием несочувствия моему делу со стороны моего отца, от которого я вполне материально зависел. Оно привело к тому,что я при жизни его мог делать это дело более самостоятельно и в больших размерах, чем это было бы возможно при иных обстоятельствах. После многих скорбей это привело к тому, что отец еще при жизни выделил мне имение, давшее возможность в нем основать сельскохозяйственную школу, а потом и трудовое братство. Так было и с затруднением, по-человечески почти непреодолимым для меня, избалованного барича, элегантного светского человека,говорившего на языке, едва доступном пониманию крестьянских детей, когда я убедился, что не найду учителей,удовлетворяющих моим требованиям, когда убедился в необходимости ограждать детей от их вредного влияния. Когда по требованиям веры и любви я не поверил и этому видению, сдвинулась передо мною и эта гора, как сдвигались впоследствии так многие другие; более того, и это привело к таким благоприятным результатам,каких могло бы и не быть при иных, более благоприятных обстоятельствах. Это привело к той системе воспитания, при которой сами ученики имеют роль активную,а не пассивную, сами воспитывают себя,взирая на воспитателей как на старших,более опытных помощников себе в личном деле самовоспитания, даже и теперь,когда все учителя стали и воспитателями сами, воспитанные в нашей же школе.

25. Вся система воспитания в наших школах вышла из повиновения животворящему духу слова евангельского. Видя, как мне трудно одному влиять на всех детей,которых к тому времени было уже много,и выслушав мое объяснение животворящего духа слов Христа Спасителя: кто примет

одно такое дитя во имя Мое, тот Меня принимает (Мф. 18, 5) - в приложении к практике их собственной жизни и взаимных отношений, старшие захотели помочь мне и разобрали между собою самых трудных в воспитательном отношении младших товарищей. Повлиять на них им удалось гораздо лучше, чем это мне удавалось. Заметив настоящие духовные преображения среди детей и узнав, что их вызвало, я предложил старшим учредить братский союз с целью доброго воздействия на младших, и это было началом той стройной системы воспитания, которая постепенно у нас выработалась.

26. Наступил период снов, в которых мне в аллегорической форме были показаны яркие картины жизнедействи-тельности,снов, многое уяснявших мне в характере жизни и отношений современного человечества. В то же время для многих воспитанников начался период снов пророческих, пережитый мною ранее, снов,которые могли быть для них одновременно и утешением, и ободрением, и укреплением веры, когда много лет спустя наступали те события, иногда и очень скорбные и устрашающие, которые они за много лет прежде предрекали.

27. Период снов аллегорических закончился для меня опять сном пророческим,предрекавшим мне необходимость пережить такие тяжелые скорби, каких раньше еще не переживал, и началась черная година жизни братства.

28. Под влиянием организации добра в жизни самой школы, тех братских кружков,благодаря которым дети в наших школах не ограничивались изучением грамматики веры, а имели возможность жить по вере,установляя правду братских отношений между собою в гораздо большей степени,чем это есть в рутине жизни, нас окружающей,для них стало потребностью веры, любви,разума и совести не изменить принципу братства в жизни и по выходе из школы.Они выразили желание остаться вместе,одни стали готовиться занять места учителей в школе и образовали из себя братскую семью учителей, другие взяли у меня в аренду землю и образовали из себя рабочую братскую семью. Это и было началом трудового братства, которое,по мере того как все более и более разумно, а потом и при свете любви к Богу всем разумением, в немощи нашей созидалось,все более обрисовывалось перед нами как правда жизни по вере, как достойный христиан выход из всех социальных затруднений, как определенная программа мирного прогресса от того, что есть, к тому, что быть должно по правде веры,действующей любовью, от грубой социальной борьбы между представителями труда и представителями капитала, к дружной совместной деятельности тех и других в деле мирной организации всех родов труда на христианском начале, братского единства, в форме трудового братства как полезный для церкви и государства опыт оздоровления души народной и сплочения прихода в живую здоровую клетку этих

живых социальных организмов там. где в приходе есть и богатые, и бедные.

29. В теории все признавали, что дело это должно быть делом Божьим или совсем не быть, признавали и то. что надо любить Бога всем разумением,

но на практике гораздо более любили друг друга, чем Бога, почему и эта любовь друг к другу была также недоброкачественна, как и любовь ко мне, любили друг друга не при свете любви к Богу всем разумением, и любовь эта была непрочною, себялюбивою любовью,пока впечатления и отношения приятны.Ревности о Боге, о правде Божией не хватало на то, чтобы иметь сердце чисто и дух прав, чтобы в себе и других любить Божие и ненавидеть зло. чтобы для себя и других как высшего блага, как насущной потребности любви желать быть цельно достоянием Божиим. Благодаря этому, зло не возмущало, с ним мирились,его щадили.

30. Тут-то и проявила себя во всей силе вредная закваска, о которой я раньше говорил. Члены братства недостаточно сознавали жизненное значение обособления от зла и не в достаточной степени ненавидели зло, чтобы общение с ним было для них не опасно. Особенно вредно это отразилось на братской интеллигенции- учителях и учительницах наших школ. Между ними были люди выдающихся способностей, некоторые и выдающихся талантов. К этому времени были уже изданы три томика стихотворений двух из них,поэтов, воспевавших правду братства и радости братской жизни. Многие приезжали знакомиться с братством, большей ча-стью люди совершенно не братского духа,типичные представители рутинных понятий и рутинного настроения нашей современной интеллигенции, интересовавшиеся братством-со своей либеральнойточки зрения, совсем не сочувствуя его животворящему духу веры,любви и мирного созидания. Под благим предлогом доброжелательства и желания преуспеяния ассоциации,они особенно сближались с учителями, представителями, по их понятиям, братской интеллигенции, старалисьразвить их,давали им самые нелепые с братской точки зрения советы в духе горделивогосамоопределения, расширения кругозора от узости веры и верности добру, до широты беспристрастногоотношения к свободе добра и зла как неотъемлемого права широкого проявления своей индивидуальности.Обособленности было так мало, что многим из таких представителей современной культуры мы разрешали подолгу гостить у нас. со многими из них учителя были в переписке. Все их советы сводились к одному старому, как мир: вкусите от древа познания добра и зла, и вы станете, как боги, ум ваш расширится до кругозора истинно культурных людей, жизнь ваша, от монотонного однообразия добра, путем эволюции, соответствующей духу времени,дорастет до богатого разнообразия впечатлений и переживаний тех, кому ничто человеческое не чуждо, с узкой дороги добра вы станете на широкую дорогу добра и зла, вы освободитесь из-под опеки единомыслия и единодушия с основателем вашего братства, человеком прекрасным, но мистиком, идущим против течения, не сообразуясь с духом времени и запросами современной культуры; только этим способом вы докажете свою самостоятельность и обеспечите за делом братства характер дела культурного и общеполезного.

Сам любя членов братства при свете любви к Богу всем разумением моим,я не допускал мысли о том, что бы общение с подобными людьми

могло быть опасным для членов братства, нарушить нашу взаимную любовь,затмить этою нелепою ложью понимание правды Божией, потушить в сердцах ревность о Боге, правде и деле Его. С ними не соглашались, но деликатничали,уважая свободу мнений, в то время как они деликатничали все менее и менее, совсем не уважая даже и самой дорогой святыни братской любви, братского единомыслия и единодушия в деле несения общего креста во след Христу, при свете любви к Богу всем разумением. Они продолжали свою антибратскую пропаганду,капля по капле вливали в умы и сердца яд сомнений и недоверия, советовали продолжать дело самообразования,обогащая ум свой чтением умных книг. К их взглядам мало-помалу привыкали, со злом в них примирялись. Так заманчиво для грешного человечества чувствовать себясамостоятельным, на высоте современной культурности!

31. В это же время достигло высшей степени недоброжелательное отношение ко мне и делу братства, с одной стороны,либеральной печати,не прощавшей ни религиозной основы, ни мирного характера нашего дела, с другой- так называемых церковников,не прощавших мне новшествапредпочтения животворящего духа веры всякой букве и дерзновения призыва мирян к церковному самосознанию и жизни по вере. Нашелся и ренегат братства, прежде любимый мною воспитанник и браг, сотворивший себе из ума своего кумира и этому кумиру принесший в жертву и братскую любовь, и самое дело братства.С перерывами по одному месяцу он написал мне три письма, в первом из которых он говорил мне, что предан делу братства до гроба и с восторгом мечтает о радости служить этому святому делу. Во втором,ожесточившись против братьев, которые,по его мнению, недостаточно его ценили,он написал мне, что уходит из братства,благоговея перед моею личностью, но разочаровавшись в других членах братства и не веря в будущность дела. В третьем, ожесточившись против меня самого за выраженное мною ему скорбное негодование, он написал,что я напрасно отношусь к нему как к величине, не стоящей внимания, что он достаточно умен и достаточно хорошо владеет пером, чтобы суметь причинить зло мне и братству, если я не исполню одного его требования. Он исполнил свою угрозу, написав брошюру, в которой изобразил меня, своего бывшего воспитателя и брата, неискренним, смешным дураком,а самое дело братства - напыщенной комедией мистических лицемеров. Оба враждебных мне и братству лагеря в печати с восторгом приветствовали этобеспристрастное изображение жизни нашего братства и сами выражали свое беспристрастие,рекомендуя изучать наше дело по этому документу.

Как все это типично и поучительно для самопознания современных христиан!

32. Многие в братстве всем этим возмущались, были и такие, которых все это смущало, которые во всем этом находили поддержку своей злой воле, тяготившейся и стеснением личной свободы узкимирамками добра и всем укладом жизни братства, требовавшей братского подвига, в то время как они желали только радостей братской жизни. Тогда-то и проявилась во всей силе

зловредность закваски, мною допущенной в форме недостаточно сознательного отношения в практике жизни к человеческой греховности и грехолюбию, с логичным последствиемделикатничанья со злом. Некоторые члены братства стали,прежде робко, а потом все более и более самоуверенно предъявлять требования свободы зла под флагом свободы мнений,свободы самоопределения, свободы совести и свободы действий, что в действительности сводилось на свободу жить на лоне братства на свободе от всяких братских обязанностей, жить на лоне братства без Бога, без любви, не только не стремясь к единомыслию и единодушию, но именно в раз-номыслии и разнодушии и полагая свою свободу. Это вполне походило на требование для членов хора на литургии вместо херувимской каждому петь, что вздумается, уверяя, что при этом и получится соответствующая духу времени,самая культурная мелодия.Какая в этом знакомая картина происходящего ныне в большом размере во всем нашем бедном Отечестве! Стали тяготиться всем тем. что братство созидает: и братскими собраниями, и общими молитвами, и всего более моими призывами к покаянию и к жизни с Богом, а не без Бога. Считали,что воздали Божие Богови и не согласуя с правдою Его ни ума, ни сердца, ни жизни.

33. Видя, что многие не становятся на путь братского подвига, молчаливо протестуют против всех моих призывов и все более и более самоуверенно злоупотребляют снисходительностью и долготерпением верных братству по духу,я скорбел до невозможности говорить на собраниях без слез; меня буквально убивало сознание, что в братстве нарушено единомыслие и единодушие, что растет в нем антибратская закваска, а я все ещеделикатничал со злом, все еще доказывал, убеждал, умолял там, где нужно было требовать честного выполнения братского долга, честной братской правды, я все еще хотел сохранить для дела и для братской любви тех. кто уже стал вредною закваскою и нимало не дорожил любовью. Это было, с моей стороны,не только любовью к ближним в ущерб моему нравственному долгу любви к Богу всем разумением, но и вредным примером для верных братству по духу, которые пошли дальше моего, считая, что они еще менее могут требовать истеснять свободу мнений. Они даже и не призывали к покаянию,а просто скорбели и сторонились, уступая дорогу. Зло все более и более поднимало голову, становилось все более и более вредною закваскою, смущая слабых духом и колеблющихся, пока не стало требовать для себя прав гражданства на лоне братства, пока не стало возмущаться всяким проявлением добра как поползновением на свою свободу, пока не взяло на себя род хозяина положения, не только не признавая за собою обязанности повиноваться братской думе, но требуя,чтобы дума во всем им повиновалась, пока самоуверенно заговорило от имени всего братства, совершенно с таким правом,как в настоящее время террористы выдают себя за уполномоченных представителей воли народной.