Раб перестройки

Рейтинг:   / 0

Подробности

Создано 20.08.2007 22:06

Опубликовано 20.08.2007 22:04

Просмотров: 3281

О 70-летии Собчака стоило вспомнить. Даже на государственном уровне решили воскресить в памяти это перекошенное лицо и рот, выкрикивающий очередную ложь.

Современная Россия, можно сказать, родилась из этой пены у рта.

Вспоминал о Собчаке и историк Юрий Афанасьев.  В интервью радиостанции "Свобода" бывший "прораб перестройки" отзывался о Собчаке крайне холодно, напрямую называя его демагогом и не напрямую – продажной и развратной тварью. Впрочем, откровения Афанасьева состояли не только в этом. Он утверждал, что времена Горбачева и раннего Ельцина – пресловутый золотой век российского народовластия - не имели ничего общего с демократией. Смысл последних 20-ти лет историк видит в том, что номенклатура присоединила к своей "советской" власти еще и собственность, тем самым уничтожив всякую надежду на демократию и свободу в России.

О себе и своих соратниках "демократах" Афанасьев сказал: "Мы были ширмой, за которой происходили темные дела". История, как он выразился, творилась не на телевидении и не в залах, где проходили съезды и собрания, а совсем в иных местах: где власть имущие подготавливали захват общенародной собственности. Ни сам он, ни Гавриил Попов и другие "свободолюбивые интеллигенты" – ничуть не подозревали о своей роли и искренно стремились к свободе и благу для России.

Кажется, нельзя быть более самокритичным: осудить свою деятельность как прикрытие для ограбления страны. Афанасьеву на мгновение удалось затронуть верную струну: все-таки ничего нет милее народному сердцу, чем кающийся интеллигент. Но магия искренности развеялась, когда один из слушателей напомнил, что во время митингов и собраний конца 80-х Афанасьев уже каялся в том, что коммунисты его обманули своими идеалами. Тогда он так же искренно и самокритично признавался, что был коммунистом, одновременно критикуя ложь коммунистического строя.

Афанасьев -  интеллектуал, то есть человек, может, и не слишком умный и не слишком принципиальный, но сознательно относящийся к действительности и оценивающий ее с точки зрения смысла и морали. Следовательно, ответственность интеллектуала совершенно особенная, и это заставляет задуматься над очередным покаянием бывшего ректора РГГУ.

Все люди ошибаются. Всех можно обмануть и ввести в заблуждение. Можно погрешить в ответе на вопрос "сколько сейчас времени", и даже – "вечер сейчас, или утро".

Незнание - простительная вещь, но только не в области добра и зла. Интеллектуал же все вопросы переводит в эту сферу, он имеет дело с истиной и нравственностью напрямую. В этом - и только в этом - его призвание и назначение. Для интеллигента знать истину – единственная задача, и только выясняется: сам он - добр или зол.

Интеллектуал не имеет права на ошибку и не имеет права на незнание. "Мудрого можно обмануть, но сделать глупцом нельзя",- гласит китайская мудрость. В данном случае интеллектуал прикидывается не столько обманутым, сколько глупцом. Поэтому признаться в незнании истины – не равносильно покаянию.

Вспомним  побасенки А.Н. Яковлева, бывшего зав. отделом пропаганды ЦК КПСС. Он утверждал, что доклад Хрущева после Двадцатого съезда произвел на него громадное впечатление. Партаппаратчик Яковлев ничего ведь не знал о преступлениях сталинизма. Он воевал, учился, попал в номенклатуру. Было ему уже 33 года, а о ГУЛАГе и большом терроре он ничего не слышал, про Беломорканал думал, что это марка папирос. Спасибо Никите Сергеевичу – просветил...

Это же мы видели и в знаменитом фильме "Нюрнбергский процесс" Стенли Крамера (1961 г.). Там тоже никто ничего не знал про преступления нацизма: ни генерал, ни его жена, ни скромные обыватели, ни даже сами гитлеровские судьи, суду над которыми фильм посвящен. Один из заключенных судей спрашивает у другого нациста в тюрьме: "Они говорят, что мы убили миллионы человек! Как это возможно, Ганс?" Тот ему отвечает: "Это возможно. Трудно лишь потом избавиться от трупов, а убить миллионы – это возможно".

Все немцы могли не знать, все могли закрывать глаза и уши. Разница только одна, и очень простая, – судьи не имели на это права.

Дмитрий Шостакович в своих мемуарах говорил: "Я никогда не поверю, что вокруг одни идиоты. Люди, наверно, носят маски, чтобы сохранить хотя бы остатки приличия. Теперь все говорят: "Мы не знали, мы не понимали. Мы верили Сталину. Нас обманули, ах, как жестоко нас обманули". Я зол на таких людей. Кто это не понимал, кто был обманут? Неграмотная доярка? Глухонемой, который чистит ботинки на Лиговском проспекте? Нет, это все, кажется, образованные люди – писатели, композиторы, актеры".

Можно подумать, что мы требуем от милого русского интеллигента слишком многого. Но мы просто хотим от него хоть чего-нибудь. Будем откровенны: наш интеллигент не умеет ничего, ни гвоздя забить, ни на турнике подтянуться. А если и умеет, то это не делает его интеллигентом. Он должен уметь мыслить, и мыслить честно. Если нет, то это не просто плохой писатель, историк или журналист. Перед нами никто и ничто. И очень вредное ничто.

Человек, который с каждой политической эпохой извиняется за то, что был неправ, что в очередной раз ввел в заблуждение читателей, слушателей и учеников – просто не понимает цену своих слов. Что толку в твоей правоте, когда ты обличаешь самого себя в неправде? Правда – вот все, что мы от тебя хотели. Ты должен был уйти, потому что тебя нет, но ты остался. И это самая большая ложь.

Нам нужна правда, и только правда, поскольку все мы находимся в суде, все даем показания под присягой.

Когда мы говорим о правде, то, конечно, не имеем ввиду книгу в жестком переплете, которой надо бить всех по голове. Правда – это, скорее, камертон, с которым мы сверяем – не фальшивим ли – наши голоса. Для всех звучит голос Премудрости: "Кто нашел меня, тот нашел жизнь, и получит благодать от Господа; а согрешающий против меня наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть" (Притч. 8:35-36).

Интеллектуал живет в мире без препятствий и движется по плоскости без трения. Ему все достается без усилий. Поэтому он должен сознать препятствия и трение, иначе легко поскользнуться и вылететь вон со скоростью света.

Пока у человека действует язык, он может утверждать, что угодно. Можно утверждать ложь. Мир без трения выдержит и это. Но этого не может выдержать ни одна душа.

Душа деятельна и даже сама есть деятельность, поскольку деятельность сознающей души неотделима от нее самой. Поэтому трудно не познание истины, а нечто иное. Трудно, что ли, придти к точке познания, дожить до этого.

Св. Макарий Египетский говорит о победе на грехом и ложью: "Где восседает и правит душою Сам Господь, там всегда одерживает Он победу, искусно и постоянно правя браздами и путеводствуя колесницу души к небесном и божественному образу мыслей. Не ведет Он брани со грехом, но, как полномочный и полновластный, всегда Сам решает победу".[1]

По аналогии можно сказать, что и человеческое сознание побеждает ложь без усилий, одним исповеданием истины. Так происходит потому, что всюду властвует Христос-Премудрость Божия. Победа достается нам даром, потому что это не наша победа. В этой области - если можно так выразиться - слишком легко быть правым, чтобы ошибку была всего лишь ошибкой.

Плохо не неразумие и незнание интеллигентов. Эта беда излечима. Все глупы, все неразумны, поскольку в точке Истины владычествуем не мы, а Сама Премудрость. Человек лишь указывает на Истину, обозначает ее, не совпадая и не овладевая ею.

Интеллигентское самокопание и рефлексия, чувство вины перед народом, - были пародией на это верное соотношение Истины и того, кто исповедует Истину. У нас до сих пор царит этот культ искренности, возникший еще во времена Ап. Григорьева и Достоевского. Сегодня он выражается в эпатажных "находках" элитарной и поп- культуры: если мат и разврат, то это "не может быть не искренно". И если ничто скажет о себе, что оно – ничто, в ответ раздаются рукоплескания.

Культ искренности опирается на верный факт: все дело в человеке. Но при этом забывается, что в человеке не должно быть ничего кроме истины. Пьяные откровения Мармеладова не имеют с истиной ничего общего, и особенно потому, что в сочинениях Достоевского вообще отсутствует всякое долженствование.

Как только зайдет речь не о смысле истории, а о вещах измеримых, то нас не устроит никакая искренность, если при этом нам сообщают ложь. Мы спрашиваем, как пройти к метро, и нас интересует верный ответ, а не то, искренно или не искренно (а может быть, даже и за плату) нам его сообщают.

Культ искренности опирается и на ложь, поскольку произведен на свет неверием в то, что в религиозной, гуманитарной, политической сферах можно выяснить и доказать истину. Раз нет веры в Истину, раз доказательство невозможно, то различается только напряженность переживания своих заблуждений. Отныне приходится верить Афанасьеву, потому что он искренен, а не тому, что он прав.

Но сила правды настолько велика, что на нас действует завораживающе даже признание лжеца в том, что он лжет, или ректора - в том, что он был ширмой.

Интеллигент не может быть ширмой. Плата за право быть правым, за право сознавать действительность – очень высока. Она в том, чтобы быть кем-то.

Роман Вершилло
Православное дело

[1] св. Макарий Египетский. Духовные беседы, послание и слова. Беседа первая. М.:"Правило веры", 2007. С. 51