Последний роман И. С. Шмелева "Пути небесные" с 2000 года трижды выходил к читателю в издательствах "Паломник", "Белый город" и "Даръ" (Издательский Совет Русской Православной Церкви). Его можно приобрести в магазинах православной литературы, книжных лавках храмов и монастырей. Книга встречает широкий отклик и пользуется спросом, являясь примером того проникновения массовой культуры в Церковь, о котором писал Протоиерей Владимир Переслегин в статье "Печальные мысли".
От знакомства с современными критическими разборами мысли, действительно, становятся все печальнее и печальнее... Среди исследователей романа И. Шмелева: Дунаев М.М. (Творчество И.С. Шмелева (1873-1950)//Православие и русская литература. Ч.5. М.,1999), Любомудров А.М. (К проблеме воцерковления героя//Христианство и русская литература. Сб. статей. СПб.,1994); Осьминина Е. (Пути земные и пути небесные//Москва. №1. 1995).
Никто из критиков не скрывает, что в центре повествования история изверившегося субъекта, инженера Виктора Вейденгаммера, который в состоянии душевного кризиса знакомится с 17-летней Дарьей Королевой, девушкой-ребенком, сиротой, ищущей защиты у стен Страстного монастыря в ранний утренний час. С этого дня, одержимый желанием "просто иметь эту беззащитную", "юницу воистину непорочную", Вейденгаммер начинает наведываться в монастырь. Через год, когда умирает монахиня, взявшая Дарью под свое покровительство, девушка покидает обитель и становится сожительницей Вейденгаммера. Даринька проходит через все мирские соблазны и удовольствия: она влюбляется в гусарского офицера Вагаева, ее соблазняют богатства, слава и успех в свете, она чуть не становится добычей старого развратника барона Ритлингера.
В книге приводятся подробные описания похотливых ощущений и действий инженера-механика зрелого возраста в отношении 17-летней девицы, детскость и незрелость которой всячески смакуется автором.
Главный герой Шмелева даже спустя годы не испытывает угрызений совести, "даже когда открыл свою душу старцу - ничего не чувствовал", и продолжает настаивать на том, что во всей последовательности событий присутствовал некий Божественный план, а проще говоря, что ему инженеру-механику, утратившему веру до желания кощунствовать, было необходимо и "предначертано" для поправки духовного здоровья растлить сироту.
Раскрыв окно и "повенчавшись навеки перед небом", герои вступают на долгий, извилистый путь в Оптину, ибо Шмелев опирался на реальную биографию малоизвестного оптинского инока Виктора Вейденгаммера. Там, где-то в третьем томе, герои должны были бы преодолеть "качание от Содома к Мадонне. Будут теперь стр-рашные падения, богохульства, кощунства, надрывы и взрывы, до "сапогом в икону", - и чудеса, много чудесов. И – страдания". Цитата здесь приводится нами в шмелевской орфографии и надо признать, что чудесов в романе действительно много. Много и других "духовных явлений", постоянно посещающих совращенную героиню.
"…Ей выпало искушение. С ней случилось, как говорят подвижники, “помрачение”: ее душа уснула. Это было как бы попущение, "во испытание". – И это было нужно. Страстное увлечение народ метко определяет – "души не слышать". Подвижники именуют жестче: "озлобление плоти" или – "распаление страстей". Даринька говорила: "я ужасалась – и бежала навстречу прелести", "вся я была изъята, как в страстном сне". Тут – явное искушение. Иначе нельзя понять. Как она, целомудренная, смиренная… - в ней ни на мизинчик не было ничего от “вакханки”! – могла до того забыться, что сама бежала навстречу прелести” (1,5,192).
Желание жарко молиться ночью, возжигать лампадки, ходить ко всенощной, кушать просфору не покидает героиню ни при каких обстоятельствах, как и стремление непременно воцерковить своего товарища по "темному счастью" и зажечь в нем огонек веры. Все это, по мысли писателя, должно было бы возникнуть много лет спустя в Оптиной, под руководством старца, но к великому облегчению для русской литературы роман так и не был завершен. И дело вовсе не в аллюзиях и реминисценциях, мелькании образов уже виденного в мире русской классики, который так неудачно пытался дополнить Шмелев.
Беда в том, что для сознательного христианина все это выглядит гораздо хуже Сони Мармеладовой и развратной прозы Набокова, а между тем, православные литературоведы продолжают называть это "попыткой духовного романа", "итогом духовных исканий Шмелева", "духовным реализмом".
Чего стоит, например заявление одного из них: "Творческий метод, которым пользуется Шмелев, невозможно воспринимать по привычным критериям реализма, отвергая духовный смысл отображаемой жизни. "Пути небесные" нельзя рассматривать как жизненную правдоподобную историю. У Шмелева – реальность духовных исканий, а не обыденное правдоподобие".
Вот это действительно новость: где "духовные искания", там - правдоподобия не жди.
О. Владимир Переслегин пишет о модернистском желании "совместить несовместимое". И это шизофреническое "совмещение несовместимого" охватило не только покойного автора "Путей Небесных", но и ныне здравствующих критиков, и восторженных читателей, в церковной лавке приобретающих книгу.
На наших глазах творится настоящий соблазн от имени Церкви, так как все издания снабжены благословениями архиереев, оформлены изображениями храмов и фотографиями старцев Амвросия Оптинского и Варнавы Гефсиманского. Разоруженного таким антуражем читателя ждет нож – сочувственное описание растления, и - оправдание смертного греха действием Промысла и перспективой дальнейших "страданий" и "постижений", что является уже богохульством. От лица Церкви конкретным христианам, "купленным дорогою ценою", предлагается пренебречь словами Спасителя "всякий, кто смотрит на женщину с вожделением уже прелюбодействовал с нею в сердце своем", пренебречь заповедью "не блуди".
Очевидно, что участники этого не несут ответственности за литературные неудачи писателей, но отвечают по всей строгости за соблазн, творимый по церковному благословению.
Ольга Чернова