Понять с полной ясностью

Рейтинг:   / 0

Подробности

Категория: Публикации

Создано 16.04.2010 14:57

Опубликовано 16.04.2010 14:56

Просмотров: 2092

Чтобы сказать всю правду, даже не обязательно знать всю правду. Нужно другое.

Нет степеней познания слов: «стол», «человек», «дерево». Либо мы понимаем, что это, либо нет, и тогда надо спросить или посмотреть в словаре. Вот и рассмотрим вкратце это «понимаем».

Понимаем ли мы во всей полноте, что такое «человек» или «дерево»? Нет, но как ни поняли, а все-таки поняли. Лучше – хуже, полно или отчасти, встроили в систему знаний или нет – главное, что мы поняли, мы даем себе отчет в этом понимании.

Тогда чего же еще мы хотим? Почему – особенно в делах самых важных – ждем чего-то еще, момента полного осознания? Рассуждая об истории Церкви, о современных в ней событиях – мы все-таки ждем «озарения», которое осветило бы предмет равномерно со всех сторон.

И ум, в этом смысле, не имеет степеней.

Если «глупость» мы понимаем не как недостаток умственных способностей, а в библейском смысле – как отделение себя от разума истины, то это же можно сказать и об уме. Ум именно в том и состоит, чтобы не заботиться о земном. Почему? Потому что ум – понятие абсолютное, а не относительное (когда один всего лишь умнее другого).

И все же мое желание понять до конца – правильное, и в нем нет ничего необычного: мной руководит желание произнести это слово, а не только услышать его и понять. Если я говорю другим, то я должен не просто знать, а знать с полной ясностью.

*

Нас не должно смущать то, что неверие имеет свою структуру, как имеет ее любое зло. Ведь не соблазняет же нас само по себе то, что у преступника есть две руки, ноги, голова.

Или соблазняет?

*

Наша битва происходит в сфере веры. Что это такое: «область веры»? Где она начинается и заканчивается? Она всеобъемлюща.

В ней мы побеждаем, и терпим поражение. Перед лицом зла вера выглядит едва ли не бессильной, поскольку противники бравируют своим неверием, своим неблагоговением. Они не имеют веры, но неужели поэтому они вышли из области веры? Неужели само их нечестие делает их неуязвимыми?

Конечно, нет. В самом высшем смысле нет! Для нас их признание в отсутствии благочестия – здесь я имею в виду не только атеистов, но и модернистов – это добровольное признание в их поражении. Так побеждает только зло. Добро и истина побеждают человека совсем иначе.

Чтобы быть уверенными в их подвластности вере, и, значит, в их поражении, нам не нужны их собственные признания. Нам не нужны от них никакие похвалы за нашу твердость и идеализм. Как не нужно было Христианским мученикам удивленное восхищение со стороны мучителей, пораженных их несгибаемостью. Это восхищение излишне, оно не касается сути дела.

Поэтому был одновременно прав и неправ один из достойнейших противников нацизма – граф фон Мольтке. Он стал антинацистом из христианских и нравственных побуждений. Приговоренный к смерти гитлеровским трибуналом, он радовался тому, что его и его соратников судят не за дело, а за мысль. Он думал, что таким образом даже нацисты признали силу мысли и слова.

Перед казнью Мольтке писал: Итак, на суде над нами было установлено, что мы никогда не хотели применять силу; что мы не предприняли ни одной попытки что-нибудь организовать; мы не предложили ни одного кандидата в «теневой кабинет», хотя обвинение утверждало обратное. Мы только мыслили, и это было всё, что мы сделали… И от этих мыслей отдельных людей, одних лишь мыслей, национал-социализм сейчас трепещет до такой степени, что хочет уничтожить всё и всех, зараженных этими идеями. Разве это не наивысшая похвала! После этого суда мы снова свободны от всей этой заговорщической суеты, мы свободны от всех практических вопросов. Нас повесят, потому что мы думали вместе друг с другом. Если нам суждено умереть сейчас, то пусть нас убьют именно за это!

В другом письме Мольтке пишет: Ключ к пониманию сути процесса над нами лежит в словах Фрейслера (председателя нацистского трибунала), обращенных ко мне: «У Христианства и национал-социализма есть одна, и только одна общая черта: мы требуем всего человека целиком». Понимал ли он, что говорит? Только подумай, как Бог чудесно все устроил, ради меня, недостойного! В тот самый момент, когда меня могли втянуть в активную подготовку покушения на Гитлера, меня арестовали, чтобы я мог остаться чистым от всякого соприкосновения с насилием.

Иоахим Фест (из книги «Plotting Hitler’s Death. The German Resistance To Hitler 1933 – 1945″ которого я беру эти отрывки) замечает, что Гитлер и его сподручные не различали мысль от слова, и слово – от дела.

И. Фест пишет: В этих немногих словах содержится всё, что стоит знать о немецком движении сопротивления, и всё, что составляло его основную слабость и самую главную причину его поражения. «Заговорщическая суета», о которой Мольтке пишет столь презрительно, это не что иное, как практическое отношение к миру, к людям и к действующим силам политики и истории – короче говоря, к реальности как таковой. Буквально все оппозиционные группы хотели подняться над заботами грязной повседневной жизни, и это серьезно подрывало их способность достичь хоть каких-нибудь результатов. Нацисты же при этом не признавали такого различения, но рассматривали мысль и действие – как единое целое. И действительно высокой похвалой звучат слова в адрес фон Мольтке, сказанные о нем одним из современников: «Он сделал больше, чем просто мыслил».

12 января 1945 года фон Мольтке был приговорен к смерти. Его казнили 23 января вместе с другими девятью осужденными.

Режимы тотального зла признавали силу слова и мысли, но не различали силу правой мысли от силы не правой. Они признавали равную силу за добром и злом. И это значит, что поведение Гитлера и Сталина перед лицом Христианства, истины и морали нас ни в чем не может уверить.

Сила правой мысли узнается не так. Даже применяя насилие, Церковь и христианское государство побеждают только истиной.

Весь этот ужас не могли бы понять те, кто жил до XX века. И мы не можем, но мы можем с этим жить, и это отличает нас. Наверно, не в лучшую сторону.

*

Можно ли поэтому упрекнуть меня за то, что я не верю ни в политику, ни вообще в активизм, ни в свободу слова, ни даже в свободу совести?

Роман Вершилло