Не правда ли, достаточно неординарные задачи и цели, но как же они реализовывались в жизни и кто их реализовывал? Автор знаменитого призыва «назад ко Христу» пытался вернуться к истине, которая, по его мнению, была утрачена, или же реформировать православие по протестантскому образцу, соединенному с большевистской идеей. Здесь то и уместно вспомнить, что будущий лидер и идеолог обновленчества Александр Иванович Введенский родился в августе 1889 г в Витебске в еврейской семье учителя латинского языка, вскоре ставшего директором гимназии. Его дед Андрей был псаломщиком Новгородской епархии – крещеным евреем из кантонистов. Человек порывистый и необузданный, Андрей к концу жизни стал горьким пьяницей и погиб при переходе ранней весной через Волхов; семейное предание рассказывает, что, цепляясь за ломкий вешний лед и уходя под воду, псаломщик читал себе отходную. Его сын Иван Андреевич Введенский получил от своего отца противоречивое наследство: духовную фамилию Введенский и ярко выраженную иудейскую внешность; необузданно пылкий нрав и блестящие способности. В памяти Александра Ивановича осталось, как его отец дослужился до звания действительного статского советника и как ликовала по этому поводу вся семья. С ранних лет будущий расколоучитель отличался большой религиозностью: каждый день перед гимназией Александр посещал раннюю обедню, во время литургии молился с необыкновенным жаром и плакал.

Пишут также о его разносторонних способностях: Введенский слыл, к примеру, талантливым пианистом (в детстве его считали даже вундеркиндом), обучаясь в университете, по три-четыре часа в день проводил за фортепиано. Новинки науки, техники, искусства и политики всегда живо занимали его. Но более всего Александра Ивановича интересовали религиозные вопросы. В 1911 г, когда Введенский обучался на историко-филологическом факультете Петербургского университета, в журнале "Странник" вышла его знаменательная статья "Причины неверия русской интеллигенции". В ней, проанализировав большое количество анкет, он пришел к выводу, что в основе массового распространения неверия лежат два факта: кажущееся несоответствие религиозных догматов и прогресса науки и глубокая испорченность духовенства. Отсюда следовал вывод о двух направлениях, в которых должно идти обновление церкви, апологическое примирение религии с наукой и кардинальная реформа церковной жизни.

В 1912 г. Введенский женился по страстной любви на дочери предводителя харьковского дворянства Болдыревой. Однако брак этот оказался неудачным и в дальнейшем принес ему много разочарований. В 1913 г, только что окончив университет, Введенский экстерном сдал экзамен за курс Петербургской духовной академии. Перед самой войной, в июне 1914 г, его рукоположили в пресвитерский сан и назначили священником в один из полков, стоявших под Гродно. С 1 сентября 1915 г. по май 1923 г. служил в петербургской церкви во имя святых Захарии и Елисаветы. Являясь клириком Ведомства протопресвитера военного и морского духовенства (до 1918 Захарие-Елисаветинский храм был церковью лейб-гвардии Кавалергардского полка), выезжал на фронт, в 1917 г. призывал войска в Галиции продолжать войну во имя защиты революции. После Февральской революции стал одним из основателей и секретарем образованного 7 марта «Всероссийского союза демократического православного духовенства и мирян», в 1917 г. являлся также членом Всероссийского демократического совещания, заведовал внешкольным отделом Охтинского райсовета Петрограда, был близок к эсерам. Признал Октябрьскую революцию, проповедовал «христианский социализм». В 1918 г. под руководством Введенского выходила рассчитанная на массового читателя серия брошюр «Библиотека по вопросам религии и жизни». Опубликовал в издании общества «Соборный разум» свои сочинения «Социализм и религия» (Пг., 1918), «Паралич Церкви» (Пг., 1918), «Анархизм и религия» (Пг., 1918), в которых в негативном виде была представлена история христианской Церкви со времен равноапостольного Константина I Великого и критиковался принцип государственно-церковного союза. В период гражданской войны, сдав экстерном экзамены в нескольких петроградских вузах, получил дипломы биолога, юриста, физика и математика.

Он был прекрасным полемистом, имел великолепную память, за словом в карман не лез, отвечал точно и метко. Частые диспуты, во время которых ему приходилось неоднократно вступать в словесную дуэль с маститыми материалистами и атеистами, еще более отточили его красноречие. Александр Введенский был в тесных дружеских отношениях с наркомом просвещения Луначарским, состоявшим в масонской ложе. «Не подлежит, однако, сомнению, - писал А. М. Асеев, - что в прошлом масонами были Анатолий Луначарский - нарком просвещения, и Карл Радек». Безусловно, на мировоззрение Введенского не мог не повлиять такой человек, как Луначарский, и вполне возможно, что будущий лжемитрополит не только интересовался масонской идеологией, но и симпатизировал ей.

За всеми этими делами Введенский ни на минуту не оставлял планы церковной реформы. Но реальные возможности для нее появились только после окончательного разрыва большевистского правительства с церковью. В отличие от Святейшего Патриарха Тихона, Введенский сразу признал новую власть и начал проповедовать то, что можно назвать "христианским социализмом". Вопреки прямому запрещению патриарха, он одним из первых сдал драгоценные предметы из своего храма революционерам. Когда советское правительство обратилось к гражданам с призывом о помощи, Введенский произнес перед своими прихожанами горячую проповедь о муках голодающего народа и первый положил свой серебряный наперстный крест на блюдо "Помгола". В марте 1922 г. в Петрограде сложилась "Группа прогрессивного духовенства", первым программным документом которой стала декларация о помощи голодающим. Вскоре она превратилась в штаб обновленческого движения. В мае центр ее деятельности переместился в Москву. Как раз в это время патриарх Тихон был помещен под домашний арест. Этот момент показался подходящим для смены церковного руководства. Правительство, для которого патриарх являлся крайне неудобной фигурой, готово было помочь в перевороте. Ночью 2 мая Введенский с двумя своими единомышленниками Красницким и Белковым в сопровождении двух сотрудников ОГПУ пришли на квартиру к патриарху Тихону в Троицком подворье. Обвинив его в непродуманной и опасной политике, вследствие чего церковь оказалась вовлечена в конфликт с государством, они потребовали, чтобы Тихон на время ареста отказался от своих полномочий. После некоторого раздумья патриарх подписал резолюцию о временной передаче церковной власти одному из высших иерархов (16 мая полномочия патриарха временно принял на себя митрополит ярославский Агафангел).

Вскоре сторонники реформ образовали организацию "Живая церковь" во главе с Красницким. 13 мая они опубликовали воззвание "Верующим сынам Православной церкви России" - своего рода программный манифест. 18 мая было сформировано новое Высшее церковное управление (ВЦУ), сплошь состоявшее из сторонников обновления. Первым его руководителем стал епископ Антонин Грановский, возведенный для большего авторитета самими обновленцами в сан московского митрополита. На следующий день власти перевезли патриарха из Троицкого подворья в Донской монастырь и там заключили под строжайшей охраной в полной изоляции от внешнего мира. Однако положение нового ВЦУ и после этого оставалось очень непростым. Большинство архиереев встретило его крайне недоброжелательно и недоверчиво. Если бы не скрытая поддержка советских властей (подвергших аресту многих противников обновленцев), их успехи вообще были бы минимальными. Очень важно было добиться лояльности со стороны иерархов старой столицы. В конце мая 1922 г. Введенский лично отправился в Петроград с тем, чтобы постараться склонить на сторону обновленцев петроградского митрополита Вениамина (в начале своей священнической карьеры он был очень близок с Вениамином и многим ему обязан). Однако митрополит наотрез отказался признавать ВЦУ. Вскоре он был арестован и расстрелян. Перед арестом он успел отлучить Введенского от церкви. Постепенно Высшее церковное управление признало около 40 архиереев старого поставления.

В каком же направлении лидеры обновленческого раскола собирались проводить свои реформы? Лучше всего их идеи раскрыты в статьях Введенского, считавшего, что живое христианское движение - явление более широкое и важное, чем церковь, его обслуживающая. Оно развивается согласно своим внутренним законам и не может сковываться церковными цепями. Церковь не должна подавлять новые явления в христианской жизни, она должна найти в себе силы к обновлению, чтобы вырваться из косных рамок школьной мудрости и войти в мир. К этой любимой идее Введенский потом возвращался неоднократно. Например, в опубликованной позже (в 1925 г.) программной статье "О пастырстве" он писал о сильном влиянии современного атеистического окружения на верующую душу. Церковь, считал он, только тогда с успехом сможет противостоять ему, когда поймет дух эпохи. Поэтому современный пастырь не должен замыкаться в рамках одних только религиозных проблем, он должен овладеть всеми сокровищами общечеловеческой культуры, живо интересоваться наукой и искусством, общественными проблемами. "Мы должны утвердить в сознании, - продолжал Введенский, - что весь мир есть обнаруживание Божественного принципа, что, приобщаясь к миру, проявлению мирской жизни, мы приобщаемся Божеству в Его творческом явлении". Церкви следует совершить поворот от "религиозной мифологии" к научно-философскому осмыслению мира. Наряду с творческой Божией волей необходимо признать участие "производительных сил природы", то есть действие научных законов материального мира.

Страшный суд, рай и ад Введенский предлагал воспринимать как понятия нравственные и в Боге видеть прежде всего не карающее начало, а источник правды. В этике декларировалось совмещение христианских идей с идеями социализма и возможность спасение души не только в монастыре, но и в мирских условиях. В области литургии Введенский считал целесообразным провести упрощение и сокращение богослужения, освободить его от "языческих" наслоений. Он был сторонником введения григорианского стиля, перехода с церковно-славянского на русский язык, вовлечения мирян в богослужение. Наконец Введенский настаивал на ликвидации монашества, на введении женатого епископата, на разрешении духовенству вступать во второй брак. Священство даже внешне должно приблизиться к народу. С этой целью он предлагал допустить выборы духовенства прихожанами, разрешить священнослужителям носить светское платье, бриться, стричь волосы и т.п.

Некоторым обновленцам программа Введенского казалась чересчур радикальной. Особенно много споров вызвали вопросы о женатом епископате и отмене монашества. В августе 1922 г. в Москве собрался I Всероссийский съезд белого духовенства "Живой церкви". Большинство делегатов согласилось, что иерархические должности должны перейти от черного духовенства к белому. После съезда от Живой церкви откололся Антонин Грановский, ратовавший за сохранение монашества. Он образовал группу "Церковное Возрождение". Осенью 1922 г. Введенский также покинул "Живую церковь" из-за несогласия с Красницким и возглавил конфессиональную группу "Союз общин древнеапостольской церкви" (СОДАЦ). Впрочем, разногласия между тремя этими обновленческими обществами носили частный характер, и они выступали единым фронтом против "тихоновцев", то есть сторонников традиционной церкви. Отсутствие в СОДАЦ епископов вынудило Введенского восстановить общение с «Живой Церковью», и 16 октября 1922 г. он вновь вошел в состав ВЦУ и стал заместителем председателя.

Введенский активно участвовал в работе обновленческого «II Поместного Собора» 1923 г., где 3 мая выступал с докладом, в котором настаивал на лишении сана Патриарха Тихона, называя Патриарха «изменником делу Христову». В тот же день «Собор» принял постановление, разрешавшее брак епископам, и 4 мая Введенский был избран «архиепископом Крутицким, первым викарием Московской епархии». «Хиротония» Введенского, находившегося в брачном состоянии, прошла 6 мая в храме Христа Спасителя. В августе 1923 г. он вошел в состав образовавшегося обновленческого «Священного Синода» в качестве 2-го заместителя председателя, возглавил в «Синоде» административный и просветительный отделы и миссионерский совет. В начале 1924 г. Введенскому также было поручено заниматься зарубежными делами с возведением его в сан «митрополита Лондонского и всея Европы».

Однако попытка обновленцев получить хотя бы один храм за рубежом претерпела неудачу, и в середине 1924 г. Введенскому был присвоен титул «митрополита-апологета и благовестника истины Христовой». На открывшемся 1 октября 1925 г. обновленческом «III Всероссийском поместном Соборе православной Церкви» Введенский был избран «товарищем председателя Собора». Во вступительном докладе, открывая «Собор», Введенский зачитал заведомо ложное письмо обновленческого «епископа» Николая Соловья о том, что в мае 1924 г. Патриарх Тихон и митрополит Петр (Полянский) якобы послали с Соловьём в Париж великому князю Кириллу Владимировичу благословение на занятие царского трона. Как и многие другие устные и печатные заявления Введенского, это выступление имело характер доноса и послужило причиной скорого ареста митрополита священномученика Петра.

В 20-х гг. Введенский пользовался популярностью как проповедник и оратор, являлся профессором обновленческих Московской богословской академии и Ленинградского богословского института. многое сделал для пропаганды самых крайних идей модернизма, приспособления Христианства к атеистическому мировоззрению. В 1924 г. обновленческой Московской академией был удостоен степени «доктора богословия», в 1933 г. - степени «доктора христианской философии», в 1932-1934 гг. возглавлял академию в качестве ректора.
После закрытия Храма Христа Спасителя в 1931 г. (Введенский служил в храме в конце 20-х - начале 30-х гг.) совершал богослужения в московских храмах, в 1935 г. вторично женился, оставаясь при этом «митрополитом». 10 октября 1941 г. Введенский был объявлен «святейшим и блаженнейшим первоиерархом московским и всех православных церквей в СССР». В конце октября 1941 г. присвоил себе сан «патриарха» и 4 декабря 1941 г. инсценировал «патриаршую интронизацию», но из-за негативной реакции обновленческого духовенства был вынужден через месяц после «интронизации» отказаться от этого сана и оставил за собой титул «первоиерарха» и «митрополита».

В октябре 1943 г. Введенский вернулся в Москву, служил в церкви прпеподобного Пимена Великого. Искал возможность воссоединения с Московской Патриархией, настаивал на своем принятии в сане епископа. Отказался от предложения, переданного через прот. Николая Колчицкого, стать после покаяния мирянином с предоставлением места сотрудника «Журнала Московской Патриархии». 8 декабря 1945 г. у Введенского случился инсульт, следствием которого стал полный паралич, от которого он и скончался вне общения с православной Церковью, завещал свой мозг Институту мозга. Похоронен на Калитниковском кладбище в Москве. С кончиной Введенского обновленчество фактически прекратило свое существование.

«Пастырство» Введенского привнесло в церковную жизнь бедствующей России ужасающие по своему качеству реформы. Лжемитрополит фактически дал старт программе изъятия церковных ценностей, ввел в храмах богослужебные тексты на русском языке вместо церковнославянского – надо отметить, в весьма посредственном переводе. Именно с его подстрекательств преследовались многие архиереи Русской Православной Церкви, в том числе Святейший Патриарх Тихон, сам же Введенский активно плодил разные направления обновленчества, возглавляя то одну, то другую группировки. И, что самое страшное, практически ликвидировал монашество, ввел двоеженство в среде духовенства и женатый епископат, причем сам Введенский был дважды женат, будучи епископом, о чем упоминалось выше. Обновленчество так и не смогло стать сколь-нибудь значимым религиозным направлением в России, но, безусловно, нанесло очень значительный урон духовному состоянию русского народа, и не приведи Господь повторения на Святой Руси такой страшной в своей масштабности религиозной смуты.

Живая церковь как отражение идеологии ОГПУ

В 1922 году в Русской Православной Церкви произошел обновленческий раскол. Он зародился в виде реформаторских групп "Живая Церковь", "Союз церковного возрождения", "Союз общин Древлеапостольской Церкви" (СОДАЦ), "Народ и Церковь" и множества других более мелких образований такого же типа. Ими был создан общий орган руководства Церковью - "Высшее Церковное Управление" (ВЦУ), призванное заменить Патриарха. Каждая группа разработала свою программу церковных преобразований, рассчитанную на радикальное обновление Русской Православной Церкви. Предыдущая работа была посвящена идеологическому лидеру СОДАЦ Александру Введенскому, а в этой работе хотелось бы поговорить о возглавившем «Живую церковь» Владимире Красницком.

Личность протоиерея (в обновленчестве "протопресвитера) Владимира Дмитриевича Красницкого довольно значима для всех историков, так или иначе занимающихся историей обновленческого раскола в Русской Православной Церкви. Как правило, их суждения совпадают в негативной оценке личных качеств этого человека, фактически являвшегося руководителем и наиболее активным организатором движения в первые месяцы его существования. Например, крупнейший исследователь обновленчества А. Краснов-Левитин в своих трудах писал: "Красницкий — одно из самых зловещих имен в послереволюционной истории русской церкви". Многие авторы отмечают большие организаторские способности и публицистический дар Красницкого.

Хорошо представляя себе биографию Красницкого после возникновения обновленческого раскола в мае 1922 года, историки до последнего времени почти ничего не знали о его деятельности в годы гражданской войны. Так, упомянутый Краснов-Левитин отмечал, что в это время Красницкий "временно отошел в тень" — совмещал священнослужение в Князь-Владимирском соборе Петрограда с работой в качестве бухгалтера в одном из советских учреждений и занялся активной общественной деятельностью только в марте 1922 года. Исследователь процитировал слова о Красницком другого вождя обновленчества — Александра Введенского: "Хотел бы я знать — откуда взялся этот тип. Никогда ни в одной обновленческой группировке не участвовал, ни с кем из нас никакого дела не имел. И вдруг появляется на каком-то нашем совещании. Он, видите ли, что-то там делает и что-то там тоже подготовляет".

Владимир Дмитриевич Красницкий родился в 1880 году. Окончил Екатеринославскую духовную семинарию и в 1907 году — Санкт-Петербургскую духовную академию, где написал реферат «Об обличении социализма», был священником церкви Петербургского отделения Союза русского народа. Считался «правым» и «благонадёжным» в политическом отношении пастырем.
В 1912 году во время процесса над Менделем Бейлисом утверждал употребление евреями крови в ритуальных целях. С 19 мая 1912 года — 2-й священник Князь-Владимирского собора в Петрограде. В 1918 году молодой, способный и очень активный священник становится все более известным. В январе он входит в число делегатов, приехавших к Патриарху Тихону в Москву, чтобы просить о присвоении Петроградскому митрополиту Вениамину (Казанскому) древнего почетного титула священноархимандрита Свято-Троицкой Александро-Невской лавры. Весной 1918 года Красницкий был избран членом правления Братства приходских советов Петрограда и епархии, 20 июля — кандидатом в члены Епархиального совета и т. д. Именно в это время в новой газете "Петроградский церковно-епархиальный вестник" начинают активно публиковаться его статьи.

Для публикаций Красницкого весной-летом 1918 года характерны критика массовых антирелигиозных акций в стране и надежда на изменение ситуации в результате сплочения верующих вокруг приходов и отстаивания ими церковных прав. Так, в статье "Что делать в приходе православному мирянину" священник призывал верующих объединяться, создавая приходские кооперативы, школы и даже суды: "Безбожники и христоубийцы отвергли нашу Святую веру и Церковь, им она противна. Поэтому вы, те, кому тяжела современная безбожная жизнь, должны отделиться от них и устроить сами свою жизнь... Только соединением всех мы можем укрепиться и восстать от того великого падения и всеобщего разрушения, в каком мы все находимся... Мы не желаем возвращения к старому строю, когда православный человек был рабом и нищим на своей родной земле. Мы хотим свободы, равенства и братства православных русских людей... Отступите от безбожников, и над ними совершится суд Божий, как над Дафаном и Авироном, которых поглотила земля за восстание на пророка Божия Моисея".
27 апреля была опубликована статья священника Красницкого "Приходской суд", 4 мая — его доклад "Очередные задачи Братства приходских советов Петрограда и Епархии" о необходимости в первую очередь сохранения и собирания человеческих душ, а не церковного имущества и т. д. Но наиболее яркой являлась обширная статья "Патриаршество на Руси" от 11 июня 1918 года, где он писал:

"Кровавая мировая война, гром революции, государственный переворот, "самоопределение" народностей — и все, что с такой быстротой совершилось на наших глазах, сделали то, что великая и могучая когда-то Россия теперь лежит слабая, беспомощная, истерзанная, окровавленная... Братская кровь проливается широкой рекой. Всюду разрушения, расстройство, беспорядок... Русский народ заблудился. Он был прельщен интернационалом, то есть братством народов, которое хотят создать на отвержении веры в Бога и любви к родине... С сердечной надеждою взирают православные русские люди на указанного Божием жребием Святейшего Патриарха Тихона. Да поможет ему Господь быть вождем народа русского в великом деле устроения общечеловеческой всенародной жизни на основе вселенской православной веры".

В конце лета — начале осени 1918 года упрочившаяся советская власть в обстановке разгоравшейся гражданской войны ужесточила свою церковную политику. Было ликвидировано Братство приходских советов Петрограда и епархии, закрыты практически все церковные органы печати, прекратил свое существование Поместный Собор, в результате начавшегося "красного террора" погибли десятки священнослужителей. Видимо, в этой ситуации Красницкий пришел к мысли о необходимости решительного поворота в своей общественной деятельности, начале активного сотрудничества с властью. С 7 сентября 1918 года он стал работать счетоводом Новодеревенского комиссариата продовольствия (в Петрограде) и в ноябре того же года записался в ряды сочувствующих Коммунистической партии.

Между тем священник Владимир Красницкий, оставаясь в штате Князь-Владимирского собора, именно в 1919-1921 годах чрезвычайно активно работал в различных советских гражданских и военных организациях. Судя по всему, это был уникальный, единственный в стране подобный пример. С 1 августа 1919 года священник являлся инструктором по церковным делам отдела юстиции Петроградского горисполкома и в качестве полномочного представителя Совета депутатов II городского района по проведению в жизнь Декрета об отделении Церкви от государства с 15 августа 1919 года заключал договоры о пользовании церковным имуществом с приходами православных храмов (несколько десятков этих договоров сохранилось в Центральном государственном архиве Санкт-Петербурга). Например, 25 октября 1919 года отец Владимир заключил такой договор с избранными представителями прихожан бывшей ранее при лейб-гвардии Конном полку Благовещенской церкви, 19 октября с прихожанами Казанского собора.

Согласно подписанным документам, храмы со всем имуществом, являясь собственностью государства, передавались в бесплатное и бессрочное пользование представителям прихода в количестве 20 человек. Эта так называемая "двадцатка" несла полную ответственность за сохранность здания церкви и ее имущества, которое могло быть использовано только в богослужебных целях. Заключение договора, прежде всего, отвечало целям советского государства, но в то же время было и в интересах верующих. Приходы получали официально узаконенный статус, многие церкви при различных учреждениях становились формально приходскими и таким образом избегали закрытия. Кроме работы инструктором, Красницкий заведовал отделением коллективных хозяйств в губернском Хозяйственном отделе, читал лекции в Красноармейском институте и Коммунистическом университете им. Зиновьева, одновременно служил инструктором в политических отделах 11-й дивизии и 7-й армии Петроградского военного округа, заведовал отделом артелей и коммун в газете "Деревенская Коммуна" и т. д.

К сожалению, почти все статьи в газете подписаны псевдонимами или инициалами, поэтому точно установить принадлежность каких-либо публикаций в "Деревенской Коммуне" Красницкому невозможно. Но ряд статей, помеченных инициалами В. К., скорее всего, принадлежат ему. Так, 7 мая 1919 года была опубликована статья "Декрет о помощи кустарям", в которой принятый 25 апреля декрет назывался "убедительным доказательством" заботы новой власти о трудящихся: "Советская власть не заинтересована сейчас в уничтожении такой мелкой промышленности, а напротив, полагает, что она в настоящее тяжелое время может облегчить снабжение населения необходимыми продуктами".

Некоторые публикации, подписанные инициалами В. К., касаются церковных вопросов, например статья "Поповские проделки" от 31 мая и 4 июня 1919 года. В ней идет речь о поддельных святынях в католических и, отчасти, в православных храмах: "Служители христианского Бога со своими мощами и прочими священными останками превратились в настоящих торговцев, а храмы превратили в музеи-хранилища редкостных вещей". Не одобряя прямо кампании вскрытия мощей в РСФСР, автор статьи отмечает, что при осмотре 25 священных останков якобы нигде не были найдены нетленные тела, а в основном полуистлевшие кости. Публикация в целом соответствует высказываемым позднее (в 1922-1923 гг.) взглядам обновленцев на проблему священных реликвий и завершается выводом о правильности действий правительственных органов: "Советская власть обеспечивает особым законом каждому гражданину полную свободу веровать во что ему угодно. Но Советская власть разоблачает все обманные проделки церковников, как и всякий другой обман с корыстной целью".
Летом 1919 года Красницкий написал несколько адресованных советскому руководству документов. В настоящее время они хранятся в отдельном деле Государственного архива Российской Федерации. Это — обширная записка "О направлении политики Советской власти в отношении к православной российской церкви", "Основные положения сочувствующих Российской Коммунистической партии из православного духовенства Петроградской епархии", очерк "Революционные традиции в православном духовенстве", практические рекомендации властям "Способ привлечения православного духовенства в армию".

Из этих документов видно, что уже в июле 1919 года Красницкий выдвигал программу разрушения существовавшей церковной структуры и захвата власти в Церкви с использованием в качестве главной силы советского государства, что потом было частично реализовано в период обновленческого переворота 1922 года. Указанная записка "О направлении политики Советской власти в отношении православной российской церкви" от 12 июля начиналась утверждением, что "программа РКП в области религиозных отношений имеет общедекларативный характер и не содержит указания практических мероприятий по отношению к существующим в России церковным общественным организациям", а поэтому священник и предлагал свою программу действий. Записка, а также составленное на ее основе недатированное обращение Отдела юстиции Петроградского Совета с научными комментариями были опубликованы в ноябре 2000 г. московским историком А. Г. Кравецким.

Эти обращения протоиерея Красницкого к руководству страны не остались незамеченными. В своих анкетах священник указывал, что в октябре-ноябре 1919 г. по распоряжению В. И. Ленина он был вызван в Москву для личного доклада о положении священнослужителей в рядах Красной Армии и освящения ряда других вопросов. В то время Красницкий состоял в категории сочувствующих Коммунистической партии и уже служил в частях Петроградского военного округа. 2 мая 1919 г. он по мобилизации вступил в Красную Армию и до 1 июня служил санитаром в 4-м стрелковом полку 2-й Петроградской бригады особого назначения, затем в июне в качестве батальонного чтеца побывал на фронте, с 1 июля по октябрь 1919 г. был прикомандирован к политотделу 2-й роты 70-й отдельной бригады (в Петрограде), а 1 октября назначен инструктором-лектором политотдела Петроградского укрепленного района и штаба внутренней обороны Петрограда.

Ранее ничего не было известно о каких-либо личных встречах Ленина в качестве главы советского государства со священнослужителями, и его беседа с Красницким, скорее всего, является единственным исключением. К сожалению, более подробные свидетельства священника об этой встрече пока не найдены. Что думал председатель Совета народных комиссаров об использовании представителей духовенства на военной службе и методах привлечения священнослужителей на сторону новой власти, остается неизвестным.

С мая 1922 года он являлся заместителем председателя обновленческого Высшего церковного управления (ВЦУ), его уполномоченным по Московской области, а также председателем созданной им группы "Живая Церковь"; через год был членом Президиума обновленческого так называемого II Всероссийского Поместного Собора, 8 мая 1923 года возведен в сан "протопресвитера Российской Православной Церкви" и избран заместителем председателя Высшего Церковного Совета (ВЦС). Кроме того, с августа 1922 года Красницкий являлся настоятелем московского храма Христа Спасителя, редактировал журнал "Живая Церковь" и издавал бюллетени Собора (1923 г.). Он тесно сотрудничал с ГПУ, неоднократно заявляя об этом публично. После освобождения из-под ареста Патриарха Тихона, вызвавшего резкий кризис в обновленческом расколе, Красницкий как слишком одиозная фигура в августе 1923 года был выведен из состава ее руководящих органов и был вынужден уехать в Петроград. После образования и роспуска всех обновленческих групп Святейшего Синода он отказался подчиниться этим указам и в сентябре 1923 года, стоя во главе группы "Живая Церковь", порвал с остальным обновленчеством. В мае 1924 года "протопресвитер" принес покаяние Патриарху Тихону, был прощен и вел переговоры об объединении и вхождении в патриарший Высший Церковный Совет, однако в июле 1924 года прощение было аннулировано и переговоры прерваны.

Последний удар окончательно вывел Красницкого из публичной общественно-политической деятельности. Он еще более десяти лет жил в Ленинграде, возглавляя остатки группы "Живая Церковь" и являясь настоятелем нескольких храмов — первоначально, с июня 1922 по 14 июля 1927 года, Князь-Владимирского собора и одновременно, с 25 ноября 1923 по 17 января 1925 года, Казанского собора. В мае 1925 года власти представили в ведение "протопресвитера" также доходную часовню Христа Спасителя при Гостином дворе на Невском проспекте, в это время он по непосредственному указанию своих покровителей из огпу принимал участие в фальсификации "Переписки Николая и Александры Романовых". 8 ноября 1926 года ввиду аварийного состояния был закрыт Князь-Владимирский собор и взамен Красницкому через месяц передали церковь Святого Иоанна Милостивого на Геслеровском проспекте Петроградской стороны.

Власти некоторое время еще продолжали поддерживать своего бывшего фаворита. Это хорошо видно из недавно рассекреченного "Доклада о работе стола регистрации обществ и союзов (церковного стола) Петроградского райисполкома". Этот весьма откровенный документ, написанный в марте 1927 г. заведующим указанным столом Аристовым, ярко характеризует описанную выше ситуацию и личность Красницкого: "Что же из себя представляют остальные (не тихоновцы) течения: обновленцы, живоцерковники и автокефалисты, мне кажется, по ходу всего изложенного картина должна быть понятной. Можно по секрету шепотком сказать, что остальные группы ничего из себя реального не представляют, — это суть жалкие существа. Не будь нас, не будет и их, в один миг их сотрут с лица земли. Я думаю, членам фракции можно сказать, что мы их в некоторых случаях не даем в обиду. На этот счет есть постановление Северо-3ападного Бюро ЦК, у нас уже есть постановление Президиума о ликвидации церкви Иоанна Милостивого, но при нынешнем положении мы ее закрыть не можем, там сейчас Красницкий, тот Красницкий, через которого маринуется (в наших интересах) Князь-Владимирский собор. Из доклада вы видите и от людей слышите, его иначе не считают, как агентом ГПУ и шпионом Соввласти и проч. Потихоньку говоря, они отчасти правы, никто не приносит столько вреда тихоновщине и всем остальным течениям, как Красницкий, он кроет их всех по всем швам, и с кем — с 20-ю старухами, инвалидами. Посмотрите на состав его 20-ки, она с 1922 года, и все одни и те же. Красницкий, по нашему (с некоторыми товарищами) заключению, на 30-40% уже не поп. Он приносит изрядную пользу. Это самый главный клин в сердце церкви. Я не хочу этим сказать, что он полностью наш поп, он остается попом с его 20-ю старухами. И эта маленькая церковка в настоящее время кричит по всем направлениям, из нее летят стрелы в Агафангелов, Крутицких, Храповицких, сергиевцев, григорьевцев, обновленцев, автокефалистов и проч., и масса начинает прислушиваться. При имеющейся возможности извлечь некоторую пользу мы должны ее извлечь, а эта возможность сейчас имеется, и она будет увеличиваться...".

Однако в конце 1920-х годов в рамках нового наступления на Церковь в стране началось массовое закрытие храмов всех течений, власти перестали делать существенные различия между религиозными группами и объединениями. В мае 1929 года была закрыта часовня Христа Спасителя, а 10 октября того же года и церковь Святого Иоанна Милостивого. Протоиерей Красницкий остался настоятелем одного единственного храма — небольшой церкви Святого Серафима Саровского на Серафимовском кладбище Ленинграда, в которой он служил с 1927 года. В 1935 году был арестован единственный сын "протопресвитера", работавший техником на заводе им. Кулакова, и бывший церковный диктатор поехал в Москву хлопотать о нем. Это была последняя поездка, в ноябре 1936 года, во время эпидемии гриппа, Красницкий тяжело заболел и скончался. Похоронили его на Серафимовском кладбище вблизи церкви.

Красницкий стоял у истоков зарождения церковного раскола, вошедшего в историю России под названием «Живая церковь». Его роль в разрушении духовного строя русского народа, заботливо взращиваемого в течение многих столетий сложно переоценить. Поддержка кампании по изъятию церковных ценностей, разорение мощей святых подвижников русской земли, активные действия против Святейшего Патриарха Тихона и его ближайших соратников – эти и многие другие поступки Владимира Красницкого позволяют нам сформировать образ вождя раскола. Человека, потерявшего всякие духовно-нравственные ценности, из православного христианина превратившегося в расколоучителя, ведущего обманутый им народ по пути погибели, человека, который в самые тяжелые для православной церкви годы стал активным помошником и сотрудником ОГПУ – организации, развязавшей террор против православной церкви и стремящейся к ее ликвидации! Таким образом, организация «Живая церковь» стала воплощением реализации классовых идей на церковной ниве, отринув истинную любовь христову и признав главенство материалистического учения!

Антонин Грановский и обновленчество

За 900 с лишним лет, прошедших со времени крещения Руси, Русская Церковь знала до 1922 года только один великий раскол, потрясший сверху донизу все церковное домостроительство, - старообрядческий раскол XVII века. С тех пор в Русской Церкви никто не думал о возможности нового раскола, а с началом революционных событий в России и церковных нестроений Введенский и Боярский определенно заявляли, что "раскола нет", а есть "разномыслие". Раскол стал фактом к вечеру 18 мая 1922 года, не без активного участия последних. В этой статье хотелось бы поговорить о движении «Союз Церковного Возрождения» и его лидере Антонине Грановском.

Обновленческий епископ Антонин Грановский (Александр Андреевич Грановский; 1865–1927) окончил Полтавскую духовную семинарию, в 1891 г. – Киевскую Духовную академию со степенью кандидата богословия. Помощник инспектора академии. В 1892 г. назначен смотрителем московского Донского духовного училища, в 1893 г. – Киево-Подольского духовного училища, в 1895 г. – инспектором Тульской духовной семинарии, в 1897 г. переведен преподавателем в Холмскую духовную семинарию.

В 1890 г. принял монашеский постриг, рукоположен во иеромонаха. В 1898 г. Антонин возведен в сан архимандрита, назначен ректором Благовещенской духовной семинарии. В 1899 г. младший, затем старший цензор в столичном духовно-цензурном комитете. Перевод в Санкт-Петербург связан с покровительством Антонину Грановскому со стороны митрополита Антония (Вадковского). В 1902 г. Антонин – магистр богословия (за сочинение «Книга пророка Варуха»).

28 февраля 1903 г. в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры Антонин хиротонисан во епископа Нарвского, викария Санкт-Петербургской епархии.
Антонин был участником Санкт-Петербургских религиозно-философских собраний 1901–1903 гг. В 1905 г. был членом комиссии по выработке правил о свободе печати, где высказался за полную, ничем не ограниченную свободу печати с совершенным уничтожением всякой цензуры. После 17 октября 1905 г. прекратил произносить при поминовении Императора титул «самодержавнейший». Опубликовал в газете «Новое время» статью о сочетании законодательной, исполнительной и судебной власти, как о земном подобии Божественной Троицы. В 1908 г. епископ Антонин уволен на покой, жил в Троице-Сергиевой пустыни.

В 1913 г. епископ Антонин (Грановский) назначается на Владикавказскую и Моздокскую кафедру. По настоянию митрополита Питирима Петроградского 16 января 1917 г. Антонин был уволен на покой «по болезни» с определением пребывания в Богоявленском монастыре в Москве. В Богоявленском монастыре Антонин Грановский впервые стал вводить литургические новшества, за что в 1921 г. был запрещен в священнослужении св. Патриархом Тихоном.

23 марта 1922 г. Антонин дал интервью газете «Известия», в котором заявил о поддержке насильственного изъятия церковных ценностей. 28 марта 1922 г. по инициативе Л.Д. Троцкого Антонин Грановский получил приглашение принять участие в работе Центральной комиссии помощи голодающим (Помгол) в качестве «лояльного епископа» с целью спровоцировать раскол среди духовенства на конкретном вопросе: изъятие ценностей из церквей. 13 апреля постановлением Политбюро ЦК РКП(б) Антонин был утвержден членом ЦК Помгола как представитель «советского» духовенства для работы по реализации церковных ценностей. 29 апреля 1922 г. в качестве эксперта принял участие в Московском процессе против духовенства и мирян, обвиненных в сопротивлении изъятию ценностей. Выступление Антонина, требовавшего безусловной передачи всех ценностей, в т. ч. евхаристических сосудов дало властям основания для вынесения смертного приговора 11 обвиняемым. Тогда же Антонин обратился во ВЦИК с ходатайством об их помиловании. В рассматриваемое время, как и позднее, Антонин предпринимал свои действия, согласовывая их с Е.А. Тучковым, начальником 6-го отделения СО ГПУ–ОГПУ, к компетенции которого относилась борьба с религиозными организациями в СССР.

13 мая 1922 г. епископ Антонин примкнул к группе «прогрессивного духовенства», которое возглавили священники А.И. Введенский и В.Д. Красницкий, подписав вместе с ними воззвание, обвинявшее св. Патриарха Тихона в руководстве контрреволюцией. Епископ Антонин (Грановский) и другие обновленцы требовали «немедленного созыва поместного Собора для суда над виновниками церковной разрухи, для решения вопроса об управлении церковью и об установлении нормальных отношений между нею и Советской властью».
19 мая епископ Антонин (Грановский), поддерживаемый Е.А. Тучковым, встал во главе самочинного обновленческого «Высшего церковного управления» (ВЦУ), тем самым придав расколу окончательное оформление. При этом Антонин находился в оппозиции к В.Д. Красницкому и возглавляемой им группе белого духовенства «Живая церковь», игравшей в июне 1922 – апреле 1923 г. ведущую роль в обновленческом расколе. 6 августа 1922 г. Антонин был назначен ВЦУ на Московскую кафедру с титулом «архиепископ Крутицкий», 20 августа Антонин принял титул «митрополит Московский и всея России».

6–17 августа 1922 г. в Москве состоялся Всероссийский съезд «Живой церкви», на котором произошел разрыв между сторонниками В.Д. Красницкого и группой Антонина Грановского. 24 августа 1922 г. Антонин встал во главе «Союза церковного возрождения». В Положении «Союза» так определялась его задача: «Союз отвергает кастовое крепостничество и кастовое утверждение интересов “белого попа”. Союз стремится к улучшению церковных порядков по девизу: все для народа и ничего для сословия, все для Церкви и ничего для касты».

22 сентября 1922 г. Антонин Грановский заявил о своем разрыве с живоцерковниками и выходе из ВЦУ, 23 сентября постановлением ВЦУ он был освобожден от всех должностей. В.Д. Красницкий обратился в ГПУ с просьбой выслать Антонина из Москвы, т. к. «он становится знаменем контрреволюции». В ответном письме В.Д. Красницкому указывалось, что «органы власти… не имеют ничего против Антонина Грановского и нисколько не возражают против организации нового, второго ВЦУ». В результате временного компромисса в октябре 1922 г. Антонин вернулся на пост председателя ВЦУ, после того как оно было реорганизовано и включило в себя представителей «Живой церкви», «Союза церковного возрождения» и новообразованной группировки «Союз общин древлеапостольской церкви», который возглавил священник А.И. Введенский.
Летом 1923 года, после ухода Антонина из состава Высшего Церковного Совета, он действительно уходит из “большой церковной политики”.

Тихо и сумрачно в его монашеской келье в Богоявленском монастыре. Лишь изредка сюда заходят посетители: забредет сюда студентик-богоискатель, из тех, кто посещает религиозные диспуты, - поговорит о марксизме и религии; заедет провинциальный сектант - затеять состязание, уснащенное библейскими текстами. И снова тихо и одиноко в келье - гулко отдаются шаги в небольшом коридорчике, зайдет поставить самовар келейник, живущий напротив... И опять тихо, одиноко и мрачно у старого, больного владыки.
Богоявленский монастырь, в котором жил владыка, опустел - церковь закрыта, оставшиеся монахи ждут с минуты на минуту выселения, ходят молиться в уцелевшие церкви Китай-города - этого своеобразнейшего уголка старой Москвы, тогда еще сохранившегося в полной неприкосновенности.

В эти последние годы своей жизни он остался таким же: грубая монашеская ряса, черный клобук, панагия... Широкая седая борода, суровое лицо и большие проницательные умные глаза.
“Появляется Антонин в черной грубой рясе, с образком Пресвятой Девы на груди, его суровое лицо изредка озаряется улыбкой”, - нехотя замечает большой недоброжелатель Антонина, заезжий аббат Д'Эрбиньи.

Он по-прежнему совершает длинные богослужения и говорит по несколько часов проповеди. Часто выступает епископ и на диспутах, хотя его имя затмевается именем Александра Ивановича Введенского, популярность которого достигает в это время зенита. 20-е годы XX века - это эпоха великих ораторов - и Антонин был первым из них.
В противоположность пылкому, эмоциональному А.И.Введенскому Антонин в своих проповедях очень редко апеллировал к чувству: говорил он ровно, спокойно и без выкриков и ораторских украшений. Никто, однако, не умел так заставить себя слушать, как Антонин. Громкий, мощный голос, отчеканивающий каждое слово, как бы гвоздями заколачивал мысль оратора в головы слушателей. Не слушать было невозможно, когда кряжистый, могучий старик говорил медленно, с оканьем, делая паузу после каждого слова: “Кадило... и кропило... и требник... должны т-теперь... отойти на задний план”.

Трудно было не слушать, еще труднее было с ним спорить: непоколебимая уверенность слышалась в каждом слове, казалось, протопоп Аввакум воскрес из мертвых. Но это был Аввакум, возросший на дрожжах русской общественной критической мысли; универсальная образованность Антонина не уступала эрудиции Введенского. Спокойно, ясно, все тем же окающим, громыхающим голосом приводил он имена всемирно известных ученых, биологов, физиков, богословов. Легко и свободно, без запинки, цитировал их на трех языках. В этом не было ни щегольства, ни фатовства... Он вел себя в науке как в своем хозяйстве... И тут же, легко и просто, он спускался к обыденной жизни, приводя простые кухонные примеры, говоря языком, понятным каждой кухарке.

Блестящий популяризатор, епископ Антонин не боялся грубых, обыденных, неожиданных оборотов, сравнений, режущих ухо, привыкшее к тому, что о Боге говорят медоточивыми, елейными оборотами. Так мог говорить только глубоко религиозный человек, который видеть привык Бога не только в храме, но и в жизни, который сумел пронизать Им всю свою обыденную жизнь и быт.
Введенский имел много подражателей. Антонину подражать было немыслимо - так говорить мог только он один. Здесь нам хочется вспомнить один эпизод, вернувшись несколько назад, к 1922 году.

Летом 1922 года, когда Антонин был председателем ВЦУ, а Красницкий сколачивал “Живую Церковь”, в Москве собрались губернские уполномоченные ВЦУ.
Тут же произошел острый конфликт между Антонином и Красницким. Красницкий требовал включить уполномоченных (своих ставленников) в состав ВЦУ. Антонин категорически выразил свое несогласие -самое большее, на что он соглашался - предоставить уполномоченным совещательный голос.

В этой накаленной атмосфере открылся съезд уполномоченных в Троицком подворье. Появившись за столом президиума, Антонин спокойно сказал:
“Заседание ВЦУ с участием уполномоченных с совещательным голосом считаю открытым”... В ответ - свистки, топот ног, крики: “Решающего голоса!..”
“Заседание ВЦУ с участием уполномоченных с совещательным голосом считаю закрытым”... И Антонин затянул “Достойно”. Так заседание открывалось и закрывалось 18 раз. Антонин с бесстрастным лицом произносил эти две стереотипные фразы, и чувствовалось, что он их будет произносить еще сотню раз.

В девятнадцатый раз Красницкий не выдержал:
“Дорогой владыко! - начал он вкрадчиво. - Прежде чем вы откроете заседание, разрешите от всех нас обратиться к вам со словами любви и уважения - ибо мы все бесконечно вас любим... Мы все знаем, сколько страданий вы приняли за обновление Церкви; мы знаем, в какой нищете вы жили в 1919-1920 годах, когда вы вынуждены были даже ходить по дворам и стучаться в двери квартир со словами: “Подайте безработному архиерею”... (Красницкий умел смешать яд с елеем.) И теперь мы видим в вас нашего любимого вождя - мы хотим вознести вас на такую высоту, на которой не стоял еще ни один архипастырь. Не огорчайте же нас, дорогой владыка!”

Спокойно выслушав Красницкого, Антонин не спеша ответил своим окающим голосом: “У нас на Украине говорят: “Онисим, а Онисим, мы тебя повысим, посадим в терем, а потом об...” Взрыв хохота заглушил слова Антонина, а он все так же бесстрастно произнес в 19-й раз свою стереотипную фразу. На этот раз никто не протестовал. И заседание открылось...
Новый, последний период в жизни Антонина открылся 29 июня 1923 года. В этот день - праздник святых апостолов Петра и Павла - Антонин Грановский, уволенный Высшим Церковным Советом на покой, провозгласил с кафедры храма Заиконоспасского монастыря следующую декларацию:

“Господи, дай укрепление Церкви Твоей - Петрову твердость и Павловы разум и светлую мудрость. В день святых Первоиерархов апостолов я утверждаю в Заиконоспасском храме автокефальную кафедру свою на возрождение силы Христовой в душах верующих.... Возрождение помимо народа и без народа - бессмысленно и безнравственно. Я, вместе со своими единомышленниками, отхожу от старой “тихоновской” церковности, скле-розно-паралитичной и социально - клерикально контрреволюционной - и осуждаю ее. Мы отворачиваемся от хищно-поповской “живой” церкви и презираем ее за ее аппетиты. Мы отделяем себя и от малосильного, подменяющего импульс рационализмом и живущего безвольным пафосом и впадающего в истерию малоимпонирующего и маломорального “Древнеапостольского союза” и согреваемся кровообращением Христовым во всех тка нях тела церковного, наипаче мирян; мы отвергаем жестокость монархизм иерархии (архиерейства и олигархического пресвитерианства) и ищем бла годати Христовой в целом организме общины, выдвигаем благо веруюшего народа, для которого только и существует иерархия. Мы именуем свою общину “Церковь Возрождения” и раскрываем объятия всем, простираюшимся к нам на исповедание Устава “Союза Церковного Возрождения”.

Господи, благослови начало благостью Твоею”.
(Труды Первого Всероссийского Съезда или Собора “Союза Церковного Возрождения”. Торопец, 1925, с. 17.)
Таким образом, день 29 июня 1923 года – день провозглашения автокефалии Антонина, должен был, по мысли Антонина, явиться днем рождения новой Церкви. Здесь будет уместно дать краткий очерк “Церкви Возрождения” в интерпретации ее основоположника.

“Союз “Церковное Возрождение”, - рассказывает Антонин, - возник в августе 1922 года, как противовес и защита церковно-нравственных основ от потрясения их клерикальным материализмом и нигилизмом организовавшейся тремя месяцами раньше группы “Живая Церковь”. Союз “Церковное Возрождение”, с момента возникновения, составлял коалицию с группировками “Живая Церковь” и последующим СОДАЦем в Высшем Церковном Управлении, но, по малочисленности своего представительства, играл в нем только пассивную роль. “Живая Церковь”, в сущности своей, классовая и ремесленная, все время подсиживала и не раз открыто замахивалась на Союз Церковного Возрождения, желая его уничтожить, но соображения ожидавшегося Собора сдерживали ее покушения и берегли Союз. Когда Собор 1923 года перекатил через пороги церковной контрреволюции, “Живая Церковь” отбросила сдержанность и разинула пасть на Союз Возрождения. 25 июня 1923 года живоцерковники и сода-цевцы составили заговор и ударом в спину, заочно, втихомолку от митрополита Антонина, председателя ВЦУ, уволили его в отставку от всех должностей. (Указ от 26 июня за № 1125.) А через два дня, замывая кровь учиненного душегубства, Красницкий с компанией собрали живоцерковни-ческое московское духовенство в числе 97 человек и вынесли резолюцию в оправдание содеянного злодейства: “Признать преступной и крайне вредной для церкви деятельность митрополита Антонина, ставшего на путь реформации” . Но так как по нынешнему времени чисто церковные гневы не влекут за собой внешних административных действий, а живоцерковники, морально нечистоплотные, совершенно не импонируют своим авторитетом, то они услужают в доносах и в шпионаже. Для привлечения внимания “кого следует” на Антонина в резолюции было прибавлено - будто Антонин объединяет вокруг себя приходских контрреволюционеров. Но тут сорвалось: донос не подействовал.

Эмоциональная взаимоисключенность “Живой Церкви” и “Союза озрождения” выступила со всей выпуклостью, и движение их в одном вагоне, но в разные стороны, было невозможно. Идеологически отрицаемый, фактически парализуемый и физически угрожаемый Союз Церковное озрождение, спасаясь от погублений, унес от “Живой Церкви” ноги. 29 Июня 1923 года, в день св. Первоверховных апостолов Петра и Павла, в аиконоспасском храме после литургии, с церковного амвона была оглашена защитно-оградительная автокефальная грамота, полагавшая формальное начало самобытию Союза “Церковное Возрождение”. (Там же, с. 16-17) В этом кратком историческом очерке Союза Возрождения содержится ключ к пониманию трагедии антониновского движения: “Союз Возрождения” был задуман как широкое народное движение - однако народ его не понял и не принял.

Об освобождении из ГПУ св. Патриарха Тихона Антонин отозвался так: «Тихон клейменый или Тихон прощеный – он нам одинаково не нужен».
На обновленческом лжесоборе 1923 года «митрополит» Антонин (Грановский) сделал доклад «О реформе календаря»; в результате «собор» в своей резолюции, принятой без прений, признал необходимым переход на новый (григорианский) стиль с 12 июня 1923 г.
После обновленческого «собора» епископ Антонин привлек к себе внимание самочинными богослужебными новшествами, повлекшими за собой впоследствии его запрещение в священнослужении.

Ещё в 1921 г. епископ Антонин (Грановский) подготовил и издал реформированный чин литургии на русском языке, которая служилась в вечернее время в московском соборе Заиконоспасского монастыря, ставшем центром «Союза церковного возрождения». Сторонники «Союза» имелись также в Петрограде, Харьковской и Владимирской епархиях. Особенностью данной группы было проведение радикальной литургической реформы. Помимо того что, как и другие обновленцы, Антонин в богослужебной жизни перешел на русский язык и новый стиль (григорианский календарь), он перенес престол из алтаря на середину храма, литургию стал совершать по особо им составленному и изданному чину, «рецензированному по чинам древних литургий». Будучи сторонником разнообразия литургической жизни Церкви, активно импровизировал в этой сфере, например, вводил в состав богослужебных последований стихи современных поэтов.

«Союз церковного возрождения», возглавляемый епископом Антонином (Грановским), ставил во главу угла именно литургические преобразования, дабы культ был «от мелочей и от слова до слова понятен каждому верующему и доступен» («Обновление церкви», 1923, № 3–4). «Мы, если можно так выразиться, пионеры-новообрядцы, – заявлял в 1924 г. расколоучитель-реформатор Антонин. – Вот эти новые формы нашего ритуала, наши новшества Тихону (Святейшему Патриарху) завидны, а потому ненавистны и неприемлемы... Мы, к примеру, молимся на родном живом языке... Но Тихон, по своей поповской профессиональной узости и корыстному крепостничеству, это запрещает и пресекает... и нам нет никаких резонов потакать его преступному ожесточению против нашего русского языка... Тихон наш душегуб, как представитель, покровитель закостенелого, отупевшего, омеханизировавшегося, выдохшегося поповства... Во имя мира и для единения в духе любви не мы должны, а он должен благословить одинаково и славянский, и русский. Тихон не прав, сто раз не прав, преследуя наш обряд и называя нас сумасшедшими». Антонин говорил: «...Народ ходит в церковь и желает, чтобы учение Христа мы проводили на понятном ему языке, и мы должны это сделать. Союз “Церковное возрождение” дает то, чего желает народ» (Труды первого Всероссийского съезда или собора Союза «Церковное возрождение». М., 1925, с. 25).
Антонин рассказывал, как он предлагал в 1924 году верующим похлопотать у власти об открытии одного храма, но с условием: принять русский язык и открыть алтарь. Верующие обратились за советом к Патриарху Тихону. Святейший Тихон ответил: пусть лучше церковь провалится, а на этих условиях не берите.

Антонин говорил: «Посмотрите на сектантов всех толков. Никто не устраивает в своих молельнях скворечников. Все католичество, вся реформация держит алтари отгороженными, но открытыми. Вот эти два наших приобретения: русский язык и открытый алтарь – представляют два наших разительных отличия от старого церковного уклада. Они так претят Тихону, то есть поповству, что он рад, чтобы такие церкви провалились».

А вот как описывалось в одной из провинциальных газет богослужение, совершавшееся епископом Антонином (Грановским) в Заиконоспасском монастыре в Москве в 1922 году: «Антонин в полном архиерейском облачении возвышается посреди храма в окружении прочего духовенства. Он возглашает; отвечает и поет весь народ; никаких певчих, никакого особого псаломщика или чтеца... У всех ревнителей служебного благочестия и церковного Устава волосы дыбом становятся, когда они побывают в Заиконоспасском монастыре у Антонина. Не слышать “паки и паки”, “иже”, и “рече”. Все от начала до конца по-русски, вместо “живот” говорят “житие”. Но и этого мало. Ектении совершенно не узнаешь. Антонин все прошения модернизировал. Алтарь открыт все время... В будущем он обещает уничтожить алтарь и водрузить престол посреди храма».

Сам Антонин заявлял в 1924 году: «Богомольцы входят в Заиконоспасский храм, видят здесь обстановку, для них необычную. Мы совершаем службу на русском языке при открытом алтаре. Мы произвели изменения в чинопоследованиях таинств – крещения, бракосочетания и исповеди, изменили способ преподания причастия». (Антонин преподавал мирянам святейшее Тело Христово сахарными щипцами прямо в руки; при этом он аргументировал такой способ причащения мирян как «возврат к древней литургической практике», а также «гигиеническими соображениями» «во избежание заразы»).

30 июня – 4 июля 1924 г. в Москве прошел «Первый съезд, или собор» «Союза церковного возрождения», оказавшийся также последним. В нем приняло участие 120 чел., т. е. практически весь актив. Порвав с другими вождями обновленчества, Антонин продолжал занимать непримиримо враждебную позицию по отношению к св. Патриарху Тихону, что отразилось в выступлениях Антонина на страницах советской печати в 1923–1925 гг., а также в материалах «съезда».

На этом «соборе» «Союза церковное возрождение» была принята следующая резолюция:
«1. Переход на русский язык богослужения признать чрезвычайно ценным и важным приобретением культовой реформы и неуклонно проводить его, как могучее оружие раскрепощения верующей массы от магизма слов и отогнания суеверного раболепства перед формулой. Живой родной и всем общий язык один дает разумность, смысл, свежесть религиозному чувству, понижая цену и делая совсем ненужным в молитве посредника, переводчика, спеца, чародея.
2. Русскую литургию, совершаемую в московских храмах Союза, рекомендовать к совершению и в других храмах Союза, вытесняя ею практику славянской, так называемой Златоустовой литургии...»

Епископ Антонин Грановский на этом «соборе» говорил: «Поповство и держится за славянский язык как за средство рабовладельческого командования умами верующих».
Среди соратников Антонина Грановского наиболее известны Василий Лебедев, «рукоположенный» Антонином в 1923 г. во епископа, а также обновленческий «протоиерей» и «епископ» Константин Смирнов, как и Антонин, активный сторонник литургических реформ.
Антонин (Грановский) требовал изменения в Символе веры слов: «и седящаго одесную Отца», – на том основании, что, будто, «Христос Спаситель при вознесении Своем, скрывшись из глаз Своих учеников, распылился в воздухе».

Вот ещё одно высказывание епископа Антонина Грановского:
«Благодарение Христу, что Он пресек каноническую преемственность обновленной церкви от Тихона, спас церковь от разъедавшей ее, как ржавчина, архиерейской вражды против революции. Что передал Тихон митр. Агафангелу? Озлобленность и непримиримость по отношению к революции. В том и спасение наше, что мы не почерпнули ни одной ложки отравы из злобной бочки тихоновской контрреволюции, не унаследовали староцерковнического тихоновского демонизма по отношению к революции, но возгрели в собственных тайниках сердца осенившее нас Христово чувство и подошли к революции с благожелательством».

С 26 октября 1923 г. Антонин вновь стал именовать себя епископом, отказавшись от титула «митрополит». Последнее было связано с отказом «Союза» от любых званий, кроме 3 иерархических степеней – епископа, пресвитера и диакона. 15 апреля 1924 г. Патриарх Тихон повторно издал указ о запрещении в священнослужении и предании церковному суду Антонина.

В июне 1925 г. Антонин обратился в печати к Местоблюстителю Патриаршего Престола сщмч. Петру (Полянскому) с призывом признать советскую власть. В течение 1925 г. Антонин выступал с лекциями и публичными диспутами во многих городах России.

Приведем ответ Антонина на вопрос, какая церковь или религиозная организация наиболее близко отражает учение Христа:
«Я знаю одну группу христиан, их называют евангельские христиане (баптисты). Они восстанавливают первохристианство Христа и Апостолов».

Незадолго до смерти Антонин Грановский поручил своим последователям отдать храм Петра и Павла, в котором служил в Москве, местным баптистам. Руководитель сектантов И.С. Проханов – дедушка ныне живущего писателя А.А. Проханова – утверждал, что в 1927–1928 гг. «часто ездил из Ленинграда в Москву и проповедовал в этом храме, вместо обычных Богослужений, которые раньше были только православными».
Скончался Антонин Грановский 14 января 1927 года от метастазированного рака желчного пузыря. Погребен 16 января 1927 г. близ алтарной апсиды Смоленского собора Новодевичьего монастыря в Москве.

Обновленческий раскол в Украине

Зарождение «Лубенского» обновленческого раскола относится к концу 1924 года. С 1921 по 1924 годы включительно и «самосвятство», и обновленчество продолжали активизироваться по всей территории Украины и, в частности, в Полтавской епархии. И то и другое имели главным оружием лозунг о необходимости автокефалии для Украинской Церкви и обретали своих приверженцев. Одним из самых активных деятелей обновленчества в Украине стал Феовил (Булдовский), возглавивший лубенскую автокефалию.
Феофил (Булдовский) родился в 1865 г. в Полтавской губернии в семье священника. В 1892 г. окончил Полтавскую духовную семинарию. Рукоположен в сан иерея вскоре после окончания семинарии. Много лет состоял священником кладбищенской церкви г. Полтавы.

До революции 1917 г. служил священником в Полтавской епархии в сане протоиерея. В 1918 г. становится председателем окружного совета Полтавского округа. При архиепископе Григории, в 1923 году хиротонисан во епископа Лубенского, но от кафедры отказался. Вскоре возглавил раскольническое движение по проведению автокефалии в Полтавской епархии. Вступив на открытый путь раскола с Православной Церковью, Феофил (Булдовский) вместе со своими единомышленниками решил созвать «Собор епископов всея Украины», на котором надеялся получить признание своей правоты и вместе с тем провозгласить полную автокефалию для всей Украинской Церкви. Перед ним возник вопрос — где можно созвать такой «собор»? Ни в Полтаве, ни тем более в Киеве или Харькове он такого съезда созвать не мог. Для созыва собора или хотя бы съезда нужны были храмы, духовенство и … сочувствующее окружение. Ничего этого Феофил (Булдовский) нигде, кроме своих Лубен, не имел. Поэтому ему оставалось одно – созвать «собор» в Лубнах, где ему сочувствовало духовенство и имелась подходящая для обслуживания съезда материальная база и верные ему люди.

Созывать «Всеукраинский собор» в Лубнах было довольно курьезно, но другого выбора не было. Основанное Булдовским дело опиралось исключительно на его собственную личность. Впрочем, имелось одно обстоятельство, которое делало весьма популярным малоизвестное местечко Лубны на Полтавщине. В окрестностях Лубен, на расстоянии пяти километров к юго-западу от города, за рекой Сулою расположен древний, построенный в XVII веке Мгарский Спасо-Преображенский монастырь. В соборе монастыря хранились мощи святителя Афанасия, Патриарха Цареградского «Седящего», названного так по положению, в котором его мощи хранятся и доныне, но уже в Благовещенском соборе города Харькова. Знаменитый на Полтавщине монастырь был местом значительного паломничества православных людей. Из рассказов старожилов явствует, что каждый верующий полтавчанин или полтавчанка считали своим священным долгом побывать и поклониться «святому Афанасию Седящему».

В период образования викариатства в Полтавской епархии, а позже, в двадцатые годы нашего века, когда эти викариатства умножились и кроме Лубенского появился целый ряд и других, Лубенское викариатство считалось первостепенным. Викарный епископ в Лубнах служил попеременно то в Троицком соборе города Лубен, то в Спасо-Преображенском соборе Мгарского монастыря. Феофил (Булдовский), решив созвать «собор» в Лубнах, мог надеяться на многочисленных гостей и участников «собора», которых подвигнет к прибытию святость места. Булдовский и его сообщники могли догадываться, что подавляющее большинство епископов Украины на его сборище не приедет, однако если «собор» замышлялся как «всеукраинский», то на него должны были быть приглашены все епископы. Никто из украинских епископов на этот «собор» не приехал. Архиепископ Григорий пишет об этом в своем послании так: «Естественно, что такая группа и по своему составу, и по своей задаче установления автокефалии Украинской Церкви, разрешимой только Поместным Всеукраинским Собором, не могла внушить доверия епископату Украины, а потому ни один из них и не приехал в Лубны на этот съезд. А шесть православных епископов в ответ на приглашение прислали означенной группе послание с увещанием не делать нового раскола и не вносить тем новых соблазнов среди верующих, а путем раскаяния заслужить снятие запрещения и тем войти в общение с остальными православными епископами Украины».

Достоверно известно, что епископ Феофил рассылал приглашения и всему Полтавскому духовенству: как приходскому, так и монастырскому. Братья протоиереи Навротские — Всеволод и Александр, тогда совсем молодые, служившие иподиаконами, помнят, что приглашение было прислано их отцу, в то время видному протоиерею, незадолго до этого назначенному в Ладанский женский монастырь, находившийся неподалеку от Лубен. Они помнят, что было приглашено все духовенство Прилукского округа во главе с благочинным протоиереем Виталием Тарасевичем. Он осенью 1924 года, незадолго до указанных событий, вместе с самим Булдовским ездил как член делегации к Патриарху Тихону по вопросу о возможности и целесообразности предоставления Украинской Церкви автокефалии. Однако если протоиерей Тарасевич и считал возможным и даже нужным ходатайствовать перед Святейшим Патриархом об автокефалии, но при этом он оставался верным служителем Церкви и не хотел вставать на антиканонический путь. На Лубенский съезд он не явился. Братья Навротские помнят, что было приглашено на Лубенский съезд и духовенство Ладанского женского монастыря, неподалеку от которого жила семья Навротских.

Большинство приглашенного духовенства отказалось прибыть в Лубны, отдавая себе отчет в том, что участие в этом съезде означало бы вступление на путь раскола.
Все свидетели тех событий единогласно утверждают, что съезд состоялся в Лубнах и происходил в Троицком соборе. Точную дату съезда мы находим в пастырском послании архиепископа Григория. Там указывается, что съезд происходил 4 — 5 июня 1925 года. Ту же дату мы находим и в обновленческом журнале «Украинский Православный Благовестник» в № 1 за 1926 год.

По воспоминаниям служившего в Полтавской епархии протоиерея Космы Ветушко, бывшего иподиаконом у «самосвятского» епископа, на Лубенский «собор-съезд» прибыло около двухсот представителей духовенства и мирян. К сожалению, о. Косма Ветушко не мог сказать, сколько из них было действительными участниками, то есть полноправными членами этого съезда, а сколько прибыло в качестве гостей. Видимо, гостей было из этого числа довольно много. Весьма возможно, что в чисто конъюнктурных целях съезд проходил в духе полноправия. Каждый, кто только на нем присутствовал, могли высказываться. Но преимущественное право голоса должны были иметь епископы, а если говорить о влиянии, то таковое имели, конечно, маститые протоиереи, которых, оказывается, было немало.

Наибольший интерес представляет епископат.
Кто же из епископов был на Лубенском съезде? Данные о епископах — участниках этого съезда мы получаем из письма архиепископа Григория, который перечисляет следующих лиц:
1. Запрещенный в служении Патриархом Тихоном викарий Полтавской епархии, епископ Лубенский Феофил (Булдовский).
2. Запрещенный в служении Патриархом Тихоном бывший архиепископ Екатеринославский Иоанникий (Соколовский).
3. Рукоположенный во «епископа» обновленцами Павел (Погорилко) из Подолии.
4. Рукоположенный Феофилом (Булдовским) и Павлом (Погорилко) Сергий (Иваницкий) (следовательно, неканонический епископ).
5. Викарий Полтавской епархии, епископ Золотоношский Сергий (Лабунцев).

«Эти пять епископов составили из себя "инициативную группу", — как пишет архиепископ Григорий, — поставившую своей задачей установление автокефалии Украинской Церкви путем объявления таковой на этом съезде, и обратились с предложением к православным епископам Украины принять участие в съезде».
Помимо письма архиепископа Григория мы находим еще один документ, где перечисляются «главари» раскола. Это выдержка из письма епископа Василия (Зеленцова) к Феофилу (Булдовскому), где епископы-раскольники уже не именуются епископами, а просто перечисляются как «главари». Но здесь порядок уже несколько иной: Павел (Погорилко), Иоанникий (Соколовский), Сергей (Лабунцев), Феофил (Булдовский) и Сергий (Иваницкий).

По воспоминаниям протоиерея Космы Ветушко на «собор» приехали следующие видные протоиереи: Николай Базилевский, Леонтий Кузьменко, Евгений Ус, Николай Лукьянов, Николай Базилевский, Иоанн Стасевский, Парфений Прищенко, Виктор Беловольский, Николай Морковенец, Владимир Заика, Виктор Козловский, Леонид Ковба, Павел Берещака и многие другие.
Никаких документальных и достоверных официальных данных Лубенского съезда не удалось обнаружить, но удалось собрать сведения от современников тех событий. Поэтому о ходе съезда, его решениях и его участниках приходится делать выводы только на основании сторонних свидетельств. Главным документальным источником является пастырское послание архиепископа Григория, в котором он приводит ряд данных о том, что происходило на этом съезде. Другим письменным источником могут служить заметки об этом съезде в обновленческих журналах, где «деяния» Лубенского съезда все же находили некоторое освещение. К сожалению, непосредственные участники съезда опрошены не были.

Архиепископ Григорий пишет, что участники Лубенского съезда имели смелость назвать его «продолжением собора епископов 1922 года». «Они, — продолжает архиепископ Григорий, — объявили автокефалию Украинской Церкви, осудили всех православных епископов Украины, сами себя избрали и назначили высшим церковным органом управления Украинской Православной Церкви, назвав его «Собором епископов всея Украины». Такое постановление, — продолжает далее архиепископ Григорий, — в корне противоречащее основной конституции Всеукраинского Собора 1918 года, эти лубенские деятели пытаются оправдать якобы пожеланием членов Собора 1922 года и Собора епископов того же года. Лубенские раскольники оправдывают свое "самочинное сборище", как называет святой Василий Великий (1-е правило) собрание непокорных епископов, своею якобы верностью постановлениям Собора 1922 года и присяге своей при хиротонии во епископов. Но ни один из деятелей Лубенского раскола не был на этом Соборе, — заключает архиепископ Григорий, — я же был участником его и тем самым имею право на истолкование истинного смысла его постановлений».

Примерно так же о Лубенском съезде и его задачах говорит и обновленческий журнал «Украинский Православный Благовесник» № 1 за 1926 год. Направляя главное острие полемики против Харьковского епископа Иоанникия (Соколовского) и против «отступника» Павла (Погорилко), журнал сообщает, что Иоанникий устроил 4 июня 1925 года в Лубнах «Собор епископов Украины» и основал новую церковную группу, провозгласив ее главою автокефальной Украинской Церкви. Для обоснования своих прав на это группа самозвано объявила себя Второй сессией Киевского собора епископов 4 сентября 1922 года, где признано было необходимым вступление Украинской Церкви на путь автокефалии.
Хотя на этом Соборе никого из них не было, да тогда не были они и епископами, при том же и самый этот Собор — это только бывший постоянный Синод, составивший постановление об автокефалии на основании положения членов несостоявшегося тогда Собора епископов Украины.
Как же проходила работа Лубенского съезда и какие были приняты решения?

Обратимся к воспоминаниям современников — протоиереев Космы Ветушко и Георгия Соловьянова. Протоиерей Георгий Соловьянов, являвшийся в 1970-е годы настоятелем Черниговского кафедрального собора и секретарем Черниговского Епархиального Управления, в те годы интересовался церковной жизнью, присутствуя в числе многих лиц, заполнявших Троицкий собор во время заседаний «Лубенского собора». К сожалению, он не присутствовал на открытии собора, но сообщил много интересного о том, как проходили заседания.
Протоиерей Косма Ветушко, впоследствии настоятель св. Иоанно-Богословской церкви города Миргорода на Полтавщине, также в те годы был близок к церковной жизни. Ему было тогда немногим более двадцати лет и удалось присутствовать на съезде с самого начала, то есть и на богослужении, и на открытии. Оба современника событий свидетельствуют примерно одинаково. Съезд проходил 4 и 5 июня 1925 года (очевидно, указывается новый стиль). Пятидесятница в том году приходилась на 25 мая, то есть 7 июня нового стиля. Следовательно, съезд происходил перед Пятидесятницей. 4 июня в Троицком соборе была совершена торжественная Литургия, очевидно, всем составом присутствовавших на съезде. Возможно, что за этой литургией была совершена хиротония во епископа еще одного видного деятеля Лубенского раскола — Макария Крамаренко.

В «Фонде архиепископа Мануила» мы находим заметку о Макарии Крамаренко, что он был на «соборе» в Лубнах и лубенскими епископами хиротонисан во епископа. Так что, возможно, за этой литургией и была совершена его хиротония. Однако Макарий Крамаренко не упоминается ни в одном из известных нам письменных свидетельств. Он не числится среди главарей Лубенского раскола, но таковым непременно должен был бы считаться, если бы участвовал в работе съезда как епископ. Следовательно, свидетельство «Фонда архиепископа Мануила» можно понимать только в том смысле, что Крамаренко был рукоположен Лубенскими епископами не обязательно на самом «соборе», а примерно в то время, когда происходил этот «собор». Возможно, что на съезде только обсуждалась его кандидатура во епископа, а так как съезд проходил и закончился пред самой Пятидесятницей, то не исключена возможность, что эта хиротония была совершена в этот праздник, сразу после Лубенского съезда.

После торжественной Литургии был совершен молебен, а затем, в храме же, открылся и «собор». Вот что вспоминает о происходившем соборе в Лубнах протоиерей Георгий Соловьянов: «Стол президиума стоял на амвоне, как помнится, или сразу же ниже амвона. К сожалению, на открытии "собора" я не присутствовал. Для участников "собора" стояли стулья и скамьи, обычно стоявшие у стен храма. Когда были пустые места в задних рядах, потихоньку я подсаживался среди "гостей" собора. Что касается молитвы, то помнится, что заседания и начинались, и оканчивались молитвой "Царю Небесный" — в начале и "Достойно есть" — в конце. В президиуме, помнится, сидел епископ Феофил и другие епископы — участники собора, их ведь было немного и не тесно им было и в президиуме, тем более что это именовалось в основном — "собором епископов". Если память не изменяет, — за этим же столом, сбоку, сидел главный докладчик "собора" протоиерей Николай Базилевский, который, кажется, имел заместителей, иногда подменявших его. Где питались и где размещались члены "собора", сказать затруднительно, но, как помнится, одни, как например, епископы, — у епископа Феофила или священников кафедрального собора на квартирах, другие — вероятно у ближних прихожан, кое-кто, возможно, и в монастыре. Но монастырь ведь от города более чем в 5 км, и туда обычно ходили пешком из-за отсутствия транспорта».

Съезд, как вспоминал протоиерей Ветушко, открыл Феофил (Булдовский). Он же вместе с Иоанникием (Соколовским) поочередно и председательствовал. Можно полагать, что председательская роль отводилась и Павлу (Погорилко), поскольку мы знаем информацию Иоанникия о его избрании главой новой группировки. Секретарем съезда был избран священник Евгений Садовский, который после захвата Иоанникием Мироносицкого храма в Харькове был взят туда из Белгорода, где он до этого служил, и теперь был в числе иоанникиевского клира.

Вступительную речь произносил сам Феофил (Булдовский), а доклад о задачах съезда читал его верный сподвижник протоиерей Николай Базилевский, упорно все предыдущие годы настаивавший на том, что автокефалия необходима, но только не такая, как у «самосвятов», а каноническая. Теперь Базилевский должен был кривить душой и «подгонять» под каноны эту новую, по существу, также неканоническую автокефалию. Хотя тексты докладов до нас не дошли, но об их содержании мы можем судить на основе приводимых нами выдержек из пастырского послания архиепископа Григория и из обновленческого «Благовiсника». Вкратце все сводилось к следующему: данный Лубенский «собор» является II сессией Всеукраинского Собора (или Совещания) 1922 года, высказавшегося по вопросу об автокефалии, что она желательна и что нужно встать на путь автокефалии. Следовательно, данный Лубенский «собор» якобы только завершает и осуществляет то, что было намечено на предыдущей сессии в 1922 году.

Протоиерей Косма Ветушко вспоминает интересную деталь: протоиерей Н. Лукьянов, который во всем этом деле играл не менее важную роль, нежели Базилевский, выступал по докладу в качестве оппонента и приводил возможные доводы против. К сожалению, неизвестно против чего именно — то ли против автокефалии как таковой, то ли против правомочности данного съезда решать подобные вопросы. «Оппонент» в конце концов признал правоту взглядов основных докладчиков… Из этого все же можно предположить, что на съезде было нечто вроде дискуссии, хотя и с предрешенным результатом.

Съезд продолжался два дня. Следовательно, оба дня были заполнены речами, выступлениями и прочим. Заключительное слово в конце произнес протоиерей Н. Базилевский. По окончании был совершен краткий молебен. Съезд провозгласил автокефалию Украинской Церкви. По имеющимся сведениям, новая «автокефалия» получила довольно странное наименование: «Братское объединение парафий Украинской Православной Автокефальной Церкви» — сокращенно «БОПУПАЦ». Над этой аббре-виатурой впоследствии не без основания иронизировали обновленцы. Обновленческий Бердичевский архиерей Александр (Чекановский) составил в свое время церковный календарь на 1927 год. В этом календаре говорится следующее: «1923 год. Март месяц. Образование на Подолии группы БОПУПАЦ (погорилковщина — «Братське объеднання парафiй Укранськоi Православноi автокефальноi Церкви») отколовшимся от ВВЦУ епископом Павлом (Погорилко), получившим хиротонию в январе 1923 года в Москве от председателя ВВЦУ митрополита Антонина (Грановского) и других епископов». Следовательно, само это название «БОПУПАЦ» было не придумано на съезде, а воспринято от Павла (Погорилко).

Кто же был избран главой «БОПУПАЦ»? Как вспоминал Харьковский старожил протоиерей Василий Серовский, Иоанникий (Соколовский), вернувшись в Харьков, объявил своим приверженцам, что на Лубенском съезде был избран «архиепископом всея Украины» Павел (Погорилко). Это было, так сказать, официальное заявление, и ему можно верить. Однако почти все свидетели тех событий — полтавчане — утверждают, что главой новой автокефалии был избран Феофил. Откуда такое расхождение? В качестве предположения можно допустить следующее. Само название «Братское объединение» говорит о том, что у новых автокефалистов не было строгой централизации, а нечто вроде федерации с замыслом существовать по образу и подобию братского объединения Поместных Автокефальных Православных Церквей. Так что Павел (Погорилко) и Иоанникий (Соколовский) должны были заправлять делами в Харькове, а Булдовский — в Лубнах, хотя в таком случае это не совпадало бы с той информацией, которую дал Иоанникий о выборах Павла (Погорилко) «архиепископом всея Украины». С наибольшей долей вероятности, следует допустить, что все-таки «архиепископом всея Украины» был избран Погорилко, но этот титул был скорее номинальным, нежели реальным. Обновленцы, всячески критикуя Лубенский съезд и новый раскол, пишут о новом расколе и «тихоновщине», называя его «курьезной Иоанникиево-Погорилковской автокефалией». О Булдовском обновленцы говорят очень скупо и, видимо, отводят ему малую роль, отводя большую Иоанникию (Соколовскому) и Павлу (Погорилко).

Это, впрочем, можно объяснить и чисто конъюнктурными соображениями. В то время столицей Украины был Харьков. Харьков был и центром церковного управления. В Харькове они издавали свои журналы, которыми хотели воздействовать прежде всего на харьковчан, а Иоанникий (Соколовский) действовал тогда в Харькове. Следовательно, для обновленцев из числа всех деятелей Лубенского раскола он был врагом номер один. Что касается Павла (Погорилко), то и он был в Харькове видным епископом, которого обновленцы когда-то избрали даже членом Пленума своего Синода. Погорилко для них был ренегат. Он, как человек явно разочаровавшийся в обновленчестве, дискредитировал их в глазах верующих. Булдовский оставался где-то на Полтавщине, в уездном городишке, и мало беспокоил их.

Лубны были всего лишь уездным городом. Руководителю «автокефальной» Церкви было бы просто неприлично находиться в захолустном городишке. А Булдовскому уезжать из Лубен не хотелось, да и в Харькове ему не было места, так как у Иоанникия (Соколовского) был только один захваченный храм, где он и служил. Иоанникий, служа в Харькове, продолжал считать себя «архиепископом», но его ре-путация была настолько «подмочена», что ставить его во главе новой «автокефалии» было бы неразумно, так как это сразу подорвало бы авторитет автокефалистов. Номинальным «архиепископом всея Украины» был избран ничем особенно не запятнавший себя Павел (Погорилко). Поскольку же большинство приходов, входящих в новую «автокефалию», находилось около Лубен, то фактическим владыкой оставался Булдовский. Впрочем, вскоре и Соколовский, и Погорилко, и другие лидеры «автокефалии» отпали, и Булдовский остался один. Тогда он приехал в Харьков. Протоиерей Г. Соловьянов вспоминал, что только после перехода Иоанникия к ВВЦС и его переезда в Симбирск Феофил стал главой автокефалистов. Несомненно, что на съезде он получил титул «архиепископа», но не «всея Украины», а только Лубенского. Псаломщик Михаил Антонович Сагайдак, в те годы регент в селе Мочивцы, вспоминал, что к ним в приход, в период между праздником Преображения и Успения, пришел из Лубен указ поминать Феофила как архиепископа. Поэтому полтавчане и лубенцы с первых же дней после съезда знали Булдовского как фактического главу в их округе и считали его за главу раскола вообще. Как широко распространился новый раскол?

По существу, новый раскол почти не вышел за пределы Полтавской епархии. Отдельные приходы были захвачены в Харьковской и Екатеринославской епархии, где имел влияние Иоанникий (Соколовский). Есть сведения, что в июле 1926 года «булдовцами» была захвачена в Одесской епархии Алексеевская церковь около Одессы (возле станции «Одесса-товарная»), причем метод захвата церкви был буквально бандитским, как выражается Н. С. Криворученко, — «махновским». В Лубнах Булдовский захватил Троицкий Собор, где настоятелем был его сторонник протоиерей Лубняков, а также Мгарский монастырь. Причем монахи монастыря, до этого находившиеся в зависимости от епископа Феофила как от Лубенского архиерея, в большинстве перестали его признавать. Тем не менее храм находился в ведении Феофила. Кроме того, он захватил в Лубнах еще четыре городских храма.

В Миргороде, где настоятелем собора был ярый сторонник Булдовского протоиерей Николай Базилевский, а также и во всем округе Миргорода, почти все приходы признали новую «автокефалию». Только несколько приходов Миргородского благочиния остались верными Патриархии, да еще были приходы, в которых действовали «самосвяты». В некоторых приходах, где верующие колебались, кого следует признавать, прихожане фактически разделились на партии, богослужение совершалось поочередно, по неделям, то есть, — одну неделю служили православные, а другую — «лубенцы».

Свидетель описываемых событий протодиакон В. Горох помнит, что «старославянских», то есть православных церквей в Миргородском уезде оставалось очень мало, почти все перешли к Булдовскому. В самом Миргороде оставалась только одна Всехсвятская церковь, а у «булдовцев» было три храма: Успенский, Троицкий и Иоанно-Богословский. У «самосвятов» был Воскресенский храм. А в Троицком и Иоанно-Богословском «самосвяты» служили на паритетных началах. Булдовский приезжал в Миргород довольно часто. В первый раз он приехал на праздник Сретения, очевидно, в 1926 году.

В Хорольском уезде большинство приходов не признавало Булдовского, и, как вспоминал отец Петр Храпко, только одно благочиние, и то не полностью, перешло к Булдовскому. В Полтаве булдовцы захватили церковь на Павленках, а в кладбищенской церкви, как вспоминал протоиерей Богданович, они служили с православными на паритетных началах. Булдовский большого влияния в Полтаве не имел. Всего из шестнадцати городских церквей он сумел захватить только одну — на Павленках, в пригороде Полтавы, в честь Покрова Пресвятой Богородицы и только потому, что там настоятелем был протоиерей Н. Лукьянов, участник съезда. Булдовский наполовину владел кладбищенской церковью, где ранее он был настоятелем. Кстати, и «самосвяты» большого успеха в Полтаве не имели, они сумели овладеть только одной Воскресенской церковью. Что касается знаменитого Крестовоздвиженского монастыря, то в нем, как уже говорилось, хозяйничали обновленцы. Главным храмом всей «автокефалии» Булдовского считался Троицкий собор в Лубнах, в котором и происходил знаменитый «собор». Здесь Булдовский, как в своем кафедральном соборе, чаще всего и служил.

Протоиерей Михаил Сагайдак, впоследствии клирик в Киевской епархии, тогда близко стоявший к этим событиям, сохранил фотографию, на которой снят во главе с Феофилом (Булдовским) весь причт Троицкого кафедрального собора. К сожалению, фотографию самого собора найти не удалось.

Как вспоминал протоиерей Косма Ветушко, Феофил (Булдовский) часто посещал те храмы, которые захватили его приверженцы. Протоиерей Даниил Малиновский помнит, что Булдовский часто приезжал в сельские храмы — в села Чернухи, Воронки, Бондари, Куренки, Шишаки. За богослужением Булдовский всегда проповедовал и обычно обличал «самосвятов». В Лубнах и Миргороде по большим праздникам иногда устраивалось «соборное» служение архиереев. Для совместного служения съезжались Феофил (Булдовский), Сергий (Лабунцев) и Павел (Погорилко). С Булдовским всюду ездил его протодиакон Мелетий (из монашествующих). Обычно же Феофил (Булдовский) служил в Лубнах, а Сергий (Лабунцев) в Пирятине. Павел (Погорилко) приезжал служить из Харькова.

Протоиерей Николаенко вспоминал, что протодиакону Мелетию было тогда лет 30—35. Это был высокий, полный, очень живой человек с прекрасным голосом и приятным характером.
Став фактически «главарем» новой украинской «автокефалии», Булдовский, разумеется, не мог двинуться дальше Лубен. В Лубнах продолжал поначалу жить в Мгарском монастыре, но так как монахи не любили его, он вскоре ушел оттуда и поселился на частной квартире по улице Больничной, № 3 (ныне улица Пушкинская). Авторитет Булдовского среди народа и духовенства был невелик.

Что нового «автокефалия» внесла в богослужение? Одной из главных причин возникновения «автокефалии» было желание украинизации богослужения. Но оказалось, что далеко не все приходы, признавшие Булдовского, захотели перейти на украинский язык. Протоиерей Григорий Криворотченко свидетельствовал, что в некоторых приходах, признавших Булдовского, богослужение совершалось поочередно то по-славянски, то по-украински. Однако оказались и такие, которые решили вернуться к церковнославянскому языку. Сам же Булдовский в Троицком соборе служил по-украински, а в монастыре — по-славянски, видимо, считаясь с мнением монахов.

Булдовский старался подчеркнуть, что никакого различия между истинно православными и его сторонниками нет. Единственное различие, по его словам, заключалось только в том, что московские митрополиты должны управлять церквами в РСФСР, а на Украине законным главой всех украинских церквей является он, Булдовский.
Предвоенные годы были небывало тяжелыми для всей Церкви. К этому времени «самосвятская» Церковь прекратила существование. «Булдовщина» вскоре сошла на нет. Последний храм, находившийся в ведении Булдовского, закрылся в 1939 году. Двумя крупными группировками оставались православие и обновленчество.

В 1934 году произошло гражданское событие, имевшее значение и для церковного управления. Столица Украинской Республики из Харькова была перенесена в Киев. В связи с этим, согласно идущему от древности обычаю, управление экзархатом также было перенесено из Харькова в Киев. Экзархата, в полном смысле этого слова, в Харькове не было. Отныне, в связи с перенесением столицы в Киев, экзархат был восстановлен.

В период оккупации левобережной Украины на Харьковщине, Полтавщине и других областях так называемой «Слобожанщины» положение Церкви было также весьма тяжелым. «Главой» Церкви в званиях «митрополита Харьковского и Ахтырского», «Харьковского и Слобожанского», «Харьковского и Полтавского» оказался Феофил (Булдовский). Как явствует из рассказов современников, Феофил (Булдовский) в момент начала войны находился в Харькове и проживал как частное лицо у гражданки Химич Анны Александровны, работавшей до войны преподавательницей в одной из школ на Основе (район Харькова).

Спустя две недели после оккупации Харькова к Феофилу (Булдовскому) на квартиру явился его давнишний сотрудник и сподвижник протоиерей Александр Кривомазов. По воспоминаниям современников, в период немецкой оккупации он фигурирует уже как Александр Кривомаз. Такая перемена фамилии вытекала, видимо, из тайного замысла показать себя настоящим украинцем с украинской фамилией. Кривомаз рассказал Феофилу, что при Харьковской Горуправе организован религиозный отдел, и задача, поставленная немцами перед этим отделом, состоит в том, что необходимо немедленно возрождать в городе Харькове и области Украинскую Автокефальную Православную Церковь (УАПЦ).
Несомненно, это известие взволновало старого автокефалиста, а дальнейшее сообщение еще больше усилило его волнение: Кривомаз продолжал рассказывать, что в Горуправе знают о проживании в Харькове Феофила. Об этом религиозный отдел доложил бургомистру Крамаренко, и последний выразил желание встретиться с «отцом митрополитом». Сам Кривомаз рекомендовал Феофилу немедленно зарегистрировать себя в Горуправе как «митрополита православной Церкви» и взять в свои руки церковную власть не только в Харькове, но и по всей левобережной Украине.

Нет сомнения, что этот «благовестник» — Кривомаз, человек тесно связанный с Феофилом (Булдовским) в продолжение двадцати лет, явился в этот период решающей движущей силой, побудившей семидесятишестилетнего старика приступить снова, в который уже раз, к осуществлению своих давних планов. Дочь Феофила (Булдовского), Кислякова Елена Феофиловна, рассказывает, что после посещения Кривомаза отец стал деятельно готовиться к реализации далеко простирающихся планов. В это время он неоднократно высказывал мысль, что ему, как старейшему по хиротонии архиерею на Украине, не только подобает быть митрополитом Харьковским и Левобережной Украины, но и вообще «митрополитом Киевским и всея Украины».

С этими «наполеоновскими» планами, спустя несколько дней после визита Кривомаза, Феофил (Булдовский) посетил Горуправу, где имел встречу и разговор с бургомистром Крамаренко. Последний расспросил его подробно о деятельности в довоенное время. Надо полагать, Феофил не пожалел красок, чтобы обрисовать «безотрадное» тогда положение, чем попытался расположить власть имущего собеседника. Действительно, как явствует из последующего, профессор Крамаренко, сочувственно выслушав рассказ о злоключениях «митрополита», предложил ему принять активное участие в возрождении церковной жизни в городе Харькове. Вместе с тем Крамаренко подчеркнул, что желательно было бы скорейшее возрождение Украинской Церкви как автокефальной.

После посещения Феофилом (Булдовским) Харьковской Горуправы и разговора с бургомистром, «митрополит» Феофил начал самостоятельно руководить церковной жизнью города Харькова. Было открыто несколько церквей, последовало назначение священников на приходское служение.

Следует полагать, что Феофил (Булдовский) сделал все, чтобы расположить к себе вы-соких немецких сановников. Здесь, видимо, шла речь об ужасах и насилиях Советской власти над религиозными чувствами верующих, говорилось о грозных репрессиях НКВД. Доподлинно известно со слов современников, что Феофил (Булдовский) неоднократно заявлял о том, что НКВД арестовало за антисоветскую деятельность двух его сыновей и зятя. Уверившись в «лояльности» и «преданности» Булдовского новым хозяевам, немцы заговорили о перспективах церковной жизни на оккупированных территориях Украины. Булдовский выразил свои чувства и намерения следующей декларацией:

«А. Лояльное отношение к немецким оккупационным властям и их мероприятиям.
Б. Признание ими единой Украинской Автокефальной Православной Церкви.
В. Назначение священников на приходы только при признании ими Автокефальной Церкви и юрисдикции митрополита Феофила.
Г. Совершение богослужения на украинском и церковнославянском языке по желанию большинства верующих в приходе.
Д. Возрождение всех правил, обычаев и традиций Церкви, существовавших в дореволюционное время».

Немцы — генерал Блум и доктор Вагнер — согласились с предложенными «митрополитом» Феофилом принципами, считая их приемлемыми для немецкого командования. При этом доктор Вагнер рекомендовал Булдовскому не давать никому возможности использовать Церковь в каких-либо политических целях и особенно для антигерманской работы. Прощаясь, немцы предложили Феофилу прибыть назавтра к бургомистру Крамаренко с целью выработки плана совместной работы по возрождению церковной жизни в Харькове. На следующий день из Харьковской Горуправы на квартиру к «митрополиту» Феофилу была прислана легковая машина. Как вспоминают современники, Булдовский в этом мелком, по сути незначительном факте, усматривал победу и с торжественно-гордым видом проследовал в машину для поездки на предстоящую беседу в Горуправу. В Горуправе, в кабинете бургомистра Крамаренко, «митрополит» застал вчерашних посетителей — генерала Блума и доктора Вагнера. Состоялось официальное совещание, на котором был подвергнут обсуждению вопрос о возрождении церковной жизни в городе и вопрос о форме церковного управления в Харькове и Харьковской области.

Очевидно, по договоренности с немцами, бургомистр Крамаренко предложил создать Епархиальное Управление Украинской Автокефальной Православной Церкви во главе с «митрополитом» Феофилом. Булдовский, видя в этом предложении прекрасные перспективы, не возражал. Вскоре после принципиального соглашения оба немца уехали. Тогда профессор Крамаренко пригласил к себе председателя Религиозного Отдела при Горуправе Лебединского и предложил ему составить «Положение» о форме и составе нового Епархиального Управления. Это «Положение» должно было быть согласовано с Булдовским. Примерно в это же время (вторая половина ноября 1941 года) Булдовский, по договоренности с Горуправой и с разрешения немецкого командования, обратился к православным верующим с воззванием.

В этом воззвании, отпечатанном и размноженном на пишущей машинке, Феофил писал, что «благодаря оккупации Украины немецкими войсками, земля наша и весь народ наш стали свободными. Открылись пути для новой, лучшей жизни». В заключение воззвания следовал призыв ко всем церковным группировкам примириться между собою и объединиться в одну «Украинскую Автокефальную Православную Церковь».

Неимоверное честолюбие, снедавшее Феофила (Булдовского), его мечта занять первопрестольную кафедру златоглавого Киева и получить высокий титул митрополита всея Украины были теми факторами, которые все больше толкали его на преступления перед Православной Церковью и Родиной. Этот глубокий старец вел себя далеко не по возрасту. В тридцатые годы он управлял и служил в Мироносицкой церкви. В 1942 году он затевает беспроигрышную тяжбу с общиной автономистов Благовещенского собора (ныне кафедральный собор города Харькова), переселяется из частной квартиры в Покровский монастырь, который затем возводит в степень кафедрального собора.
Феофил (Булдовский) не ограничивался «рядовым» сотрудничеством с Украинской Горуправой города Харькова и немецким командованием. Он понимал, что для достижения честолюбивых целей необходимо завязать контакты с центральной немецкой администрацией. Мысль о главенстве в Украинской Церкви не давала ему покоя. Эту мысль возгревал его сподвижник, протоиерей Кривомаз. Однажды, в начале 1942 года, Кривомаз пришел к Феофилу с сообщением, что немцы высказали мысль, что не прочь были бы видеть Булдовского на посту митрополита всея Украины. Для большей убедительности Кривомаз назвал фамилию немца, который якобы вел этот разговор. Это был сотрудник, ведавший церковными делами, — некий Льолейт.

Феофил, выслушав столь приятную речь, тут же распорядился составить обстоятельную декларацию на имя рейхскомиссара Украины Коха. Декларация была составлена. К сожалению, мы не знаем и, по всей вероятности, никогда не узнаем содержание оной. Можно только предположить, что она была составлена в верно-подданническом духе и изобиловала заверениями в готовности служить Украинской Церкви и украинскому народу в соответствии «с интересами Великой Германии». Учитывая частные высказывания Феофила (Булдовского) в кругу родственников и близких (он считал себя основным претендентом на митрополичий престол всея Украины), в декларации он, видимо, дал историческую справку, где указал на себя как старейшего по хиротонии.

В конце января 1943 года советские войска разгромили немецкую армию, сконцентрированную в районе Верхнего Дона. В оборонительной линии противника образовалась лишь слабо защищенная брешь. Создались благоприятные условия для развития наступления на Курском и Харьковском направлениях. Войска Воронежского фронта 8 февраля освободили Курск, а на другой день — Белгород. Над Харьковской группировкой врага нависла угроза с севера. Одновременно советские войска приближались к Харькову и с юга. Согласованными ударами с трех сторон 16 февраля они выбили противника из города. В начале 1943 года Харьков был освобожден. Правда, это еще не было окончательное освобождение. Город находился в руках советских войск примерно месяц — до 15 марта 1943 года, когда под напором немцев они вынуждены были оставить Харьков. В августе 1943 года последовало окончательное освобождение Харькова от немецко-фашистских захватчиков.

В первое освобождение Харькова произошла интересная встреча «митрополита» Феофила (Булдовского) с представителями советской армии, которые посетили территорию Покровского монастыря. Вот как эту встречу описывает участник встречи, С. Т. Даниленко: «16 февраля 1943 года, в первый день после освобождения Харькова от немецко-фашистских захватчиков, ос-матривая музгородок, расположенный по Университетской улице, группа военных встретила во дворе фигуру в рясе и белом митрополичьем клобуке. Это был Феофил (Булдовский). Выяснилось, что на территории музгородка оккупанты открыли церковь бывшего Покровского монастыря, а в его помещениях организовано было епархиальное управление. Здесь разместилась и митрополичья резиденция.

Булдовский притворно-искренне приветствовал нас как представителей войсковых частей, которые освобождали Харьков, и пригласил в свой дом. Во время беседы митрополит рассказал: «...пришли немцы, вызвали меня и предложили: возобновляйте церковную жизнь... Я не считал изменой Родине пойти служить в Церкви. Ведь советская власть никогда не запрещала этого. Удов-летворяя религиозные потребности людей, я думал, что даю им духовную поддержку и утешение в их горе и несчастье, тем более что немцы сначала не выдвигали никаких условий... Вскоре, однако, выяснилось, что это далеко не так. Ко мне нагрянули украинские националисты, петлюровцы и совершенно неизвестные мне какие-то "оуновцы"».
Вскоре после освобождения Харькова он направил Патриарху Московскому и всея Руси Сергию (Страгородскому) приветственную телеграмму по случаю избрания на Патриаршество, в которой также излагал свою просьбу о принятии в юрисдикцию Московского Патриархата. 9 ноября 1943 г. Феофил получил телеграфный вызов в Московскую Патриархию для дачи объяснений. 10 ноября того же года он направил письмо митрополиту Киевскому и Галицкому Николаю (Ярушевичу), Патриаршему Экзарху Украины:

"Осмелюсь обратиться к Вашему Высокопреосвященству с покорнейшей братской просьбой. Давно уже мною с городским духовенством была послана Святейшему Патриарху Сергию приветственная телеграмма с избранием его в Патриархи и с просьбой принять мою епархию под свое окормление. Я хотел уже вслед послать и пояснительные письма Его Блаженству и Вашему Высокопреосвященству, но явилась некая задержка. Тем не менее я все время скорбел душой и горько каялся, вспоминая свои старые ошибки...Излагать свое дело на бумаге я не могу... И Вы, Владыко, это понимаете. И вот я, 78-летний старик, полубольной решаюсь ехать к Вам в Москву, чтобы у ног Его Блаженства сложить свои старые и новые ошибки и испросить себе у него прощения. Я не смел непосредственно обращаться к Его Блаженству и хотел просить Вас быть в данном случае братским посредником. Но вот вчера вечером неожиданно я получил от Святейшего Патриарха телеграмму, вызывающую меня в Патриархию. Приеду непременно, о чем сообщаю телеграфно... По поводу своего выезда считаю необходимым сообщить, что ввиду своего преклонного возраста и болезни вынужден взять с собой двух спутников: секретаря правления и для присмотра родную дочь, которая постоянно живет при мне и облегчает мои немощи. О дне выезда сообщу..."

Однако его покаяние так и не состоялось: 12 ноября 1943 г. Булдовский был арестован НКВД по обвинению в сотрудничестве с гитлеровцами. 20 января 1944 г. он скончался в заключении, находясь под следствием.

Путь раскола, на который встал Феофил (Булдовский) – явно недопустимый и антицерковный. Все же в целях справедливости необходимо сказать и о том, что свою деятельность он оправдывал сложившейся политической обстановкой и националистической идеей, присущей украинскому обществу того времени. Епископу Феофилу (Булдовскому), быть может, простительна его недальновидность, ибо, живя в Лубнах, он не мог видеть, как говорится, «со своей колокольни», всю сложность обстановки того времени, которую видели стоявшие во главе Церкви Патриарх Тихон, а затем Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Сергий. Но Булдовскому нет извинения в том, что, переоценив свою личность, не имея смирения, он счел себя вправе браться за решение проблем, которые далеко выходили за рамки его полномочий. Это возможно или в случае особого благословения высшего церковного начальства, или в случае особого откровения и при-звания Божия. Ни того, ни другого епископ Феофил не имел. По сути, с самого начала это было бунтом близорукой человеческой самости, поэтому дело его, основанное исключительно на тщеславии, высокоумии, самолюбии и гордости, кончилось провалом.

Доктор богословия протоиерей Александр Федосеев