Егор Холмогоров

Историки, археологи, писатели, кинематографисты разнесли «Викинга» буквально на бревна, хотя напористая реклама, атмосфера скандала и давление новгодней скуки делают свое дело – фильм стремится ко все новым и новым кассовым успехам. Многие идут специально «на изнасилование», тем более, что с его историчностью, в отличие от многих других сцен фильма, вроде бы не поспоришь.

Создатели «Викинга», конечно,  выразились, мягко говоря неточно, когда утверждали, что их сценаристом был Нестор. В «Несторовой летописи», то есть «Повести временных лет», никакого изнасилования Рогнеды нет. Там кратко рассказывается как Владимир посватался к дочери правителя Полоцка Роговолода – Рогнеде. Она отказала, сославшись на его рабское происхождение и заявила, что хочет выйти за брата Владимира – Ярополка, княжившего в Киеве. Владимир с большим войском взял Полоцк, убил Роговолода и его сыновей, а Рогнеду, уже собиравшуюся к своему киевскому жениху, взял себе в жены. Под 1000 годом ПВЛ также сообщает о смерти Рогнеды, названной «матерью Ярослава»

История позора дочери Роговолода – изнасилование её Владимиром по приказу «злого гения» Добрыни на глазах отца и матери, попытка убийства ею Владимира из ревности, попытка Владимира казнить её, прерванная маленьким Изяславом, и выделение ей и сыну удела в Полоцке содержится в Лаврентьевской летописи, одном из древнейших сохранившихся летописных списков созданном около 1370 года, где она читается на обороте 99 листа под 6636 от сотворения мира (1138) годом в отдельной повести, посвященной происхождению сепаратного от Киева Полоцкого княжения (далее для простоты мы будем назвать эту повесть «полоцкой легендой»).

Слово в слово эта же повесть читается и в Радзивилловской летописи, переписанной в конце XV века в Западной Руси, возможно что и в том же Полоцке, и украшенной интересными миниатюрами-иллюстрациями, среди которых несколько посвящены и Рогнеде. Сходство Лаврентьевской и Радзивилловской летописи объясняется учеными тем, что они восходят к Летописному своду, составленному во Владимире в 1205 году.

Однако в состав «Повести временных лет» история о публичном изнасиловании дочери Роговолда, повторюсь, не входит – и ни в одной летописи, кроме восходящих к Владимирскому Своду 1205 года она не встречается

«Полоцкая легенда» появляется в летописях не в связи с биографией Владимира, а в связи с ранней историей Полоцкого княжения, а потому её статус как источника по истории Крестителя Руси сильно колеблется в зависимости от источниковедческой позиции историка. Н.М. Карамзин, несмотря на то, что в молодости мечтал написать русскую историю с «яркими картинами» от включения в свою «Историю» этого сюжета воздержался, ограничившись лишь скептическим замечанием, что Нестор молчит о таком «гнусном обстоятельстве». Зато С.М. Соловьев уделяет этому сюжету несколько страниц, пространно объясняя позор Рогнеды гневом Добрыни, происхождение чьей сестры, а значит и его собственное, она оскорбила своими словами о «робичиче».

В современной историографии одни авторы, в основном научно-популярные, следуют тем же путем, что и сценаристы «Викинга» – лихо переписывают полоцкую легенду в историю Владимира. Другие – осторожно оговариваются, что вот в позднейших источниках, сохранившихся в Лаврентьевской версии, есть и такой вариант истории. Третьи после подробного разбора сказочных корней этой истории с определенностью подчеркивают, что фольклорный и символический характер рассказа об изнасиловании дочери Роговолода «не позволяет расценить его как надежный исторический источник» (Милютенко Н.И. Святой равноапостольный князь Владимир и крещение Руси. Древнейшие письменные источники. СПб., 2008 с. 133).

Особое место тема насильственного брака Рогнеды и Владимира занимает у белорусских националистов, рассматривающих княжество Роговолода как «прото-Беларусь», брак Владимира и Рогнеды как образ насильственной оккупации Россией, а предоставление Владимиром удела Изяславу и Рогнеде, как возвращение независимости

Владимир Арлов и Змицер Герасимович, авторы широко продаваемого сейчас в республике красочного альбома «Страна Беларусь» (издан в Братиславе в 2013 году с отличной полиграфией и текстами на трех языках), безбожно контаминируя разные версии и играя на нервах фанатов «Игры престолов», рисуют такую картину:

«Полоцк был предан огню и разрушен, а Рогволод с семьей попал в плен. По приказу Владимира полоцкий князь, его жена и двое сыновей были убиты. Эти трагические события, известные как «кровавая свадьба», разыгрались около 980 года. Плененную полоцкую княжну Рогнеду Владимир против её воли сделал своей женой».

Однако и белорусские националисты, заметим, посовестились повторять рассказ об «изнасиловании на глазах отца и матери», хотя приписали Владимиру другое преступление, которого в полоцкой легенде нет – убийство жены Роговолода. Лаврентьевская летопись говорит о том, что Добрыня велел Владимиру надругаться над дочерью Роговолода на глазах у родителей, а затем убил её отца. Про убийство матери ничего не говорится.

Зато «щедрые» российские кинематографисты решили не стесняться и показали, как русский князь насилует полоцкую княжну, которую играет актриса-белоруска, на глазах родителей, а затем их убивает.

То есть «Первый канал» превзошел даже сочинения белорусских националистов. И всё это на фоне заявлений Александра Лукашенко с обещаниями «защитить белорусский народ от унижений». Тут уже впору задавать сакраментальный вопрос: «Глупость или измена?»

Давайте попробуем разобраться в этом сюжете из ранней русской истории, который, как видим, может иметь далеко идущие политические последствия.

Сведения «Повести временных лет» о браке Владимира и Рогнеды – это рассказ об одном из эпизодов династической войны сыновей Святослава. Князь-завоеватель погиб в битве с печенегами у днепровских порогов в 972 году, но еще прежде, уходя с Руси, на которую не желал возвращаться, намереваясь княжить в Болгарии, он раздал сыновьям основные княжения: старшему Ярополку – Киев, среднему Олегу – Древлянскую землю, младшему Владимиру – Новгород.

Владимир был сыном князя Святослава и Малуши — ключницы (то есть заведующей домашним хозяйством) княгини Ольги. Отцом Малуши и её брата Добрыни (будущей правой руки князя и былинного богатыря) называется «Малк Любечанин». Некоторых исследователей соблазнило созвучие его имени с именем убийцы Игоря – древлянского князя Мала, но это очевидная натяжка – Ольга конечно не стала бы держать детей уничтоженного ею убийцы её мужа так близко.

Малуша, вероятно, была несвободной и не считалась ровней Святославу, поэтому поздние и малодостоверные источники, типа Никоновской летописи XV века даже сочиняют историю, что Ольга в гневе отослала Малушу в своё село «Будутину весь» (скорее всего Выбуты под Псковом), где Владимир и родился. Но в ПВЛ ничего такого нет, Владимир впервые упоминается под 968 годом, когда Ольга с внуками осаждена печенегами в Киеве и Владимир называется наравне с другими братьями.

Мог ли Владимир считаться «бастардом»? Видимо нет, даже в христианской Западной Европе той эпохи разница «бастарда» и «законного сына» была весьма условна

Знаменитый Вильгельм Завоеватель, герцог Нормандии и покоритель Англии, так же известен как «Вильгельм Бастард». Это значило, что брак его отца герцога Роберта и матери Герлевы заключен был не по христианскому, а по «датскому» праву – more danico, то есть традиционным обычаям скандинавов. Таким же обычаям, скорее всего, следовал и Святослав, женивший, к примеру, сына Ярополка на пленной греческой монахине. Поэтому и брак с Малушей и рождение Владимира были вполне легитимны.

Любопытно, что Вильгельм стал в позднейших легендах Фландрии фигурантом истории, которая совпадает с историей Владимира и Рогнеды. Герцог посватался к Матильде, дочери графа Фландрии, но та ответила, что никогда не выйдет замуж за бастарда. Тогда, по легенде, Вильгельм прискакал во Фландрию, избил Матильду, бросил её на пол и изорвал на ней платье шпорами (прозрачный намек на изнасилование). Разумеется, — это выдумка от начала и до конца, Вильгельм и Матильда жили долго и счастливо, несмотря даже на попытки Папы Римского помешать их браку. Но эта зеркальная история позволяет лишний раз усомниться в полоцкой легенде – слишком уж типологически сходны обе сказки.

Под 970 годом ПВЛ рассказывает как к Святославу пришли просить сына на престол новгородцы, угрожая иначе искать князя на стороне. «А бы пошел кто к вам» — якобы отвечает Святослав (систематическое издевательство над новгородцами – характерная черта ПВЛ). Ярополк и Олег отказываются идти на Север и тогда Добрыня подговаривает новгородцев просить себе Владимира. Так Владимир становится новгородским князем.

У нас есть все основания не доверять этому анекдоту. Маленький Святослав при жизни Игоря сам считался новгородским князем, о чем свидетельствует трактат василевса Константина Багрянородного «Об управлении империей»: «приходящие из внешней Росии в Константинополь моноксилы являются одни из Немогарда, в котором сидел Сфендослав, сын Ингора, архонта Росии». Да и позднее складывалось так, что Новгородом правил либо старший сын великого князя – Вышеслав, сын Владимира, Мстислав Великий, сын Владимира Мономаха, либо, напротив, новгородский князь становился наследником Киева – сам Владимир, Ярослав Мудрый. Новгород был престижным столом, возможно более престижным, чем беспокойная Древлянская земля, доставшаяся среднему брату Олегу.

С этой земли, роковой для Рюриковичей, и началась кровавая распря между братьями

Когда-то в 945 году дружина князя Игоря позавидовала дружине Свенельда, воеводы, который, по сообщению «Новгородской первой летописи» имел право собирать дань с древлян и уличей. Игорь и дружина тоже решили пограбить древлян, причем дважды, что закончилось убийством Игоря возмущенными древлянами и их мятежом, жестоко подавленным Ольгой.

Тридцать лет спустя всё снова началось со Свенельда, бывшего правой рукой Святослава, пытавшегося предостеречь того не ходить порогами, а теперь служившего Ярополку Святославичу. Сын Свенельда Лют въехал с охотой в Древлянскую землю. Это разъярило князя Олега Святославича который, возможно, увидел тут притязание на возобновление прав Свенельда на древлянскую дань, и поэтому Люта убил. Жаждущий мести Свенельд разжег распрю и Ярополк пошел войной на брата, разбил его, после чего отступающий Олег попал в давку на мосту крепости Овруча и был сброшен в ров. Когда Ярополку удалось найти тело брата во рву, заваленное горой человеческих и конских трупов он с упреком бросил Свенельду: «Вижь сего ты еже еси хотел!». Интересно, что после этого Свенельд в источниках не упоминается – очевидно Ярополк не простил ему гибели брата и наложил на старого воеводу опалу.

Гибель Олега стала сигналом для Владимира, что так могут поступить и с ним. Он бежал за море и вернулся лишь через два года с сильной норманнской дружиной

Выгоняя посадников Ярополка из Новгорода Владимир велел передать ему: «Володимер ти идет на тя пристраиваися противу бится». Тем самым молодой князь подчеркнул, что является истинным наследником рыцарских традиций Святослава, так же открыто предупреждавшего противников: «Иду на вы».

Именно в начале войны Владимира против Ярополка и произошла история с Рогнедой, лапидарно описанная в «Повести временных лет» (цитирую по Лаврентьевскому списку):

«Посла ко Рогъволоду Полотьску глаголя хочю пояти тьчерь твою собе жене он же рек тьчери своеи «хочеши ли за Володимера» оно же рече «не хочю розути робичича но Ярополка хочю» бе бо Рогъволод пришел изаморя имеяше власть свою в Полотьске а Туры Турове от негоже и Туровци прозвашася придоша отроци Владимирови и поведаша ему всю речь Рогънедину и дъчерь Рогъволожю князя Полотьского. Володимр же собра вои многи  Варяги и Словени Чюдь Кривичи и поиде на Рогъволода в се же время хотяху Рогънедь вести за Ярополка и приде Володимеръ на Полотескъ и оуби Рогъоволода и сына его два и дочерь его поя жене».

Смысл этой истории совершенно ясен. Полоцк на Западной Двине был важнейшим стратегическим пунктом, контролировавшим не только Западнодвинский торговый путь, но и речной переход между ведшей на север Ловатью и ведшим на юг Днепром. Добраться от Новгорода до Смоленска и Киева иначе чем через притоки Западной Двины было невозможно. Поэтому, если Полоцк находился во враждебных руках, Владимир оказывался заперт в Новгороде.

Вопрос о принадлежности Полоцка соперничающие братья пытались решить типичным средневековым способом – через брак с Рогнедой — дочерью правителя Полоцка скандинава Роговолода

Рогнеда сделала выбор в пользу казалось более надежного варианта – Ярополка, князя Киевского, а не в пользу молодого претендента, к тому же насмехаясь над «рабским» происхождением Владимира. В Полоцке начали подготовку к отправлению Рогнеды к Ярополку.

Этот планировавшийся брак не был лишен двойного дна. И дело не в том, что у Ярополка уже была жена «грекиня», в конечном счете и Владимир уже был женат на чешке, родившей ему сына Вышеслава. Двойное дно состояло в том, что Ярополк к тому моменту активно вел переговоры с германским императором Оттоном II о браке с императорской родственницей и не исключено, что в приготовление к этому браку был крещен, как минимум – оглашен. Так что пробыть «женой Ярополка» Рогнеде предстояло максимум несколько месяцев, после чего немецкие послы конечно строго следили бы за нерушимостью высокого династического союза. В этом смысле предложение Владимира было, конечно, куда как честнее.

Ответ Владимира был решительным – услышав от своих посланцев речи Рогнеды он собрал «большую коалицию», характерную для походов северян на юг, и сорвал отправление Рогнеды к Ярополку, взял Полоцк, казнил Роговолда и его наследников сыновей, а на Рогнеде женился, после чего отправился на юг, где победил Ярополка силой, выманив его войско из Киева и заморив его голодом в городке Родне, а затем убил брата обманом.

Женитьба Владимира и Рогнеды после взятия Полоцка интересна тем, что её стратегические мотивы отпали, Владимир и так владел Полоцком по праву завоевателя

Можно конечно предположить, что полочане были так привязаны к династии Роговолода, что иначе нельзя было гарантировать их верность, но такая гипотеза касательно недавно появившегося в городе варяга-находника была бы чересчур смела.

Рогнеда жила с Владимиром если и не счастливо (что было трудно при немыслимом количестве жен и любовных связей Владимира), то долго. Летописи числят за нею нескольких сыновей и дочерей, включая полоцкого князя Изяслава (умершего еще при жизни отца) и знаменитого Ярослава, после династической войны со Святополком, ставшего знаменитым на весь мир правителем Руси – героем скандинавских саг и византийских хроник, тестем французского, венгерского и норвежского королей.  Род Рогнеды, таким образом, стал славен по всему миру и все русские князья-Рюриковичи были её потомками. Под 1000 годом «Повесть временных лет» сообщает: «Преставися Мальфредь в се же лето преставися и Рогънедь, мати Ярославля».

Вот из этой большой истории и предпринята попытка выкроить в «полоцкой легенде» маленькую историю о правах сепаратного княжества, для чего сухая летописная фактура и наполнена трагедийным мелодраматизмом

Рассказ Лаврентьевской летописи об изнасиловании Владимиром полоцкой княжны выглядит так:

«Роговолоду держащу и владеющу и княжащу Полотьскую землею, а Володимеру сущу Новегороде детьску сущю еще и погану и бе у него Добрына воевода и храбор и наряден муж сеи посла к Роговолоду и проси у него дщере за Володимера он же рек дъщери своеи «хощещи ли за Володимера» она же рече «не хочю розути робичича но Ярополка хочю» бе бо Рогволод пришел изъ заморья имеяше волость свою Полтеск слышавше же Володимер разгневася о тои речи оже рече «не хочу я за робичича» пожалиси Добрыня и исполнися ярости и поемше вои идоше на Полтеск и победиста Роговолода. Рогъволод же вбеже в город и приступивше к городу и взяша город и самого яша и жену его и дщерь его и Добрыня поноси ему и дщери его нарек еи «робичица» и повеле Володимеру быти с нею пред отцем ея и матерью потом отца ея уби а саму поя жене и нарекоша еи имя Горислава и роди Изяслава».

Начинается эта годовая статья с полоцких известий: «Преставися князь Полотьскыи Борис [Всеславич]…». А продолжается история дочери Роговолда еще более драматическим рассказом о том, что Владимир оставил её ради иных жен. Она пытается убить мужа, а когда это не удается, жестоко его упрекает: «зане отца моего уби и землю его полони мене деля и се ныне не любиши мене и съ младенцем сим». Владимир хочет казнить её и «повеле ею устроитися во всю тварь царскую якоже в день посага ея и сести на постеле светле в храмине». То есть составитель повести уже забыл, что Владимир изнасиловал дочь Роговолда и теперь князь требует от нее одеться в свадебные одежды и следовать свадебному ритуалу. Она же велит своему сын Изяславу, только что названному «младенцем», встать на пути отца с обнаженным мечом и тем самым посеять у Владимира сомнения в правоте своего поступка. Посовещавшись же с боярами Владимир решает «воздвигнуть отчину ея», да еще и строит в честь сына город Изяславль. Заканчивается повесть следующим резюме: «оттоле мечь взимают Роговолжьи внуци противу Ярославлим внуком». То есть перед нами история о происхождении борьбы «Роговолжьих внуков» против Ярославичей, и в самом деле кипевшей весь XI век, особенно при князе Всеславе («Волхе Всеславиче» из «Слова о полку Игореве»).

Что сразу обращает на себя внимание в этом рассказе вставленном в Лаврентьевскую летопись? Рогнеда ни разу не названа по имени

Она называется сперва «дочерью Роговолода», потом Гориславой, а дальше и вовсе никак, безликим «она».  Автор «полоцкой легенды» называет её как угодно, но только не Рогнедой. Почему? Совершенно очевидно. Потому что в той же летописи Рогнеда – это мать Ярослава… Вся концепция легенды обосновывающей вражду и особые права полоцких Изяславичей против киевских Ярославичей рухнет, если окажется, что и Ярослав и Изяслав сыновья одной матери. Ярослав такой же точно «Роговолжий внук» и его потомки имеют те же материнские права на Полоцк. Поэтому «дщерь Роговолода» называется в «полоцкой легенде» как угодно, но не Рогнедой.

При этом самое поверхностное текстологическое наблюдение показывает прямую текстуальную зависимость «полоцкой легенды» от «Повести временных лет». «Ударный» момент обоих рассказов совпадает слово в слово: «он же рек дъщери своеи «хощещи ли за Володимера» она же рече «не хочю розути робичича но Ярополка хочю» бе бо Рогволод пришел изъ заморья имеяше волость свою Полтеск».

Вариантов тут только два. Первый: составитель «полоцкой легенды» сочинил её взяв за основу известие ПВЛ. Второй: составитель ПВЛ взял за основу некий первоисточник, содержавший «полоцкую легенду» и сократил его, убрав Добрыню и «гнусные обстоятельства», но во Владимирский свод 1205 года, скопированный в Лаврентьевскую и Радзивиловскую летописи история Рогнеды попала в первоначальном виде

Второй точки зрения придерживался знаменитый русский филолог академик А.А. Шахматов, однако его авторитет, как ни странно, говорит против этой версии. Гипотезы Шахматова почти всегда были смелы и фантастичны и за редким исключением не подтвердились. Шахматов всюду искал устные былинные первоисточники ПВЛ и, конечно, в «полоцкой легенде» с участием Добрыни он увидел такую «сагу», на которой базировались летописи.

Однако реальная работа русских летописцев была в большей степени книжной, письменной, а не собиранием устных легенд. И в истории дочери Роговолода её составитель при редактуре первоначального текста ПВЛ забывает «висящие концы». Сообщив в начале повести «Роговолоду держащу и владеющу и княжащу Полотьскую землею» он затем оставляет выписанное из ПВЛ «бе бо Рогволод пришел изъ заморья имеяше волость свою Полтеск», сократив только упоминание Турова.

В ПВЛ информация о том, что Роговолод имел свою волость – Полоцк осмысленна, так как нигде выше о статусе Роговолода не сообщается. В «полоцкой легенде» Лаврентьевской и Радзивилловской летописей эта информация лишена всякого смысла, так как выше уже пышным книжным языком более позднего времени сообщено, что Роговолод держит, и владеет и княжит Полоцкой землею. Гораздо более архаичная формула «имеяше волость свою Полтеск» торчит неловким заусенцем, выдавая, что составитель полоцкой легенды использовал текст ПВЛ.

Чтобы читатель наглядней понял текстологическое соотношение повести о Рогнеде в ПВЛ и «полоцкой легенды» приведем такую аналогию.

Представим себе, что в 1981 году в Москве в издательстве «Правда» публикуется книга «Дневник Татьяны Лариной». В предисловии сказано, что перед нами подлинный дневник дворянки XIX века, который Пушкин использовал в работе над «Евгением Онегиным», а затем скрыл от публики

Дневник содержит шокирующие подробности, смягченные Пушкиным в романе, и фразы типа «мне рано начали нравится романы», «этот москвич в гарольдовом плаще изнасиловал Ольгу, бедный Ленский пытался за неё заступиться, но погиб смертью смелых» и т.д.

Нам будет совершенно очевидно, что автор фальсификации мнимого первоисточника использовал весьма характерные обороты пушкинского языка, выдающие, что это он списывал у Пушкина, а не наоборот. Ту же «ошибку» сделал и составитель «полоцкой легенды» – зависимость сочиненной им мелодрамы с изнасилованиями, убийствами и женскими слезами от суховатого первоисточника в ПВЛ слишком текстологически наглядна.

Автор добавил в сюжет Добрыню, заимствовав его, скорее всего, из статьи ПВЛ о вокняжении Владимира в Новгороде. Дядька понадобился в этой истории за тем, чтобы вина за гнусное преступление не легла на самого Владимира (ему ведь еще предстоит выделить отчину Изяславу, а значит нужно сохранить его авторитет). Зато из версии ПВЛ составитель «полоцкой легенды» вырезает «отроков» – дружинников Владимира, которые слышат дерзкие речи Рогнеды и передают их князю. В «полоцкой легенде» получается так, что Владимир слышит эти слова сам и бежит жаловаться Добрыне, воспылавшем яростью на поношения дочери Роговолда и решившего отомстить ей большим позором.

Называние «робичицей», публичное надругательство на глазах отца и матери, переименование в Гориславу, — всё это нагромождение фольклорных подробностей очень мало вяжется со второй частью легенды, где княгиня посягает на убийство мужа

Она выступает здесь как законная жена и упрекает Владимира не в изнасиловании и позоре, а в захвате земли и убийстве отца, совершенных ради брака: «зане отца моего уби и землю его полони мене деля и се ныне не любиши мене и съ младенцем сим». Дочь Роговолода во второй части «полоцкой легенды» выступает не как опозоренная рабыня, а напротив – как царица. Владимир «повеле ею устроитися во всю тварь царскую якоже в день посага ея и сести на постеле светле в храмине». То есть Владимир велит ей встретить смерть одетой в царские одежды как в день свадьбы, что предполагает торжественный обряд, а никак не позорящее изнасилование.

Вторая часть «полоцкой легенды» ощутимо противоречит первой и, скорее всего, имеет другое просихождение. История о покушении матери Изяслава на мужа — Владимира – локальная легенда, обосновывающая особый статус притязания Полоцкого княжества под властью Изяслава на особый статус среди Русских Земель. А вот история изнасилования это своеобразный «приквел» к этой легенде, сочиненный полоцким (по всей видимости) летописцем на основе известия из ПВЛ с добавлением ярких подробностей.

Каким образом эта локальная легенда вообще сохранилась в русском летописании? Злую шутку сыграла ликвидация независимости Полоцка в 1129 году сыном Мономаха Мстиславом Великим

Он упразднил власть династии Изяславичей и сослал их в Византию (обычная для XII века форма устранения политических конкурентов на Руси). В качестве «трофеев» овладевших Полоцком Мономашичей стали и местные летописи, которые и были включены в летописание Переяславля Русского (Южного), которое послужило основой для северного Владимирского летописания вплоть до Свода 1205 года.

Так «полоцкая легенда» дожила наряду с официальной до тех времен, когда историки стремились найти в летописях максимум сведений при минимальной критической оценке, а потому, в большинстве своем (за исключением, как мы видели, Карамзина) отнеслись к «полоцкой легенде» с восторгом и без особой критики – ведь она давала именно то, чего так не хватало в большинстве русских летописей – драму, страсть, эмоции, женские слезы, постельные сцены, кровь и жестокость. Обычные для западных средневековых хроник эти повествовательные элементы в русских летописях представлены крайне скупо и «полоцкая легенда» – одно из редких исключений. Это должно было бы насторожить, но вместо этого история об изнасиловании Рогнеды начала путешествие от книги к книге и вот добралась до киноэкрана.

Единственное, за что можно похвалить «Викинга», это за то, что представленная в фильме данная грязная сцена ставит вопрос для историков ребром

Должен быть проведен тщательный источниковедческий анализ «полоцкой легенды» и зафиксировано её соотношение с «Повестью временных лет». Должен быть констатирован легендарный статус этой записи в Лаврентьевской летописи под 1128 годом и использование её при изложении истории князя Владимира должно быть прекращено (особенно без оговорок и ясного обоснования), как мы не пишем в исторических работах о былинных «походе на Киев Идолища Поганого» или «торговых контактах новгородских купцов с царем морским».

История Владимира и Рогнеды была частью большой политической борьбы за киевский стол в конце 970-х годов. Не желая допустить, чтобы Полоцк, через брак Ярополка с Рогнедой, оказался под контролем соперника, Владимир после неудачного сватовства к Рогнеде, захватил город силой. Брак с Рогнедой принес Владимиру немало детей, среди которых самым знаменитым стал Ярослав «иже от Рогнеды родися» — как напоминала в XVI веке официозная «Степенная книга». Рогнеда стала, таким образом, прародительницей всех русских князей Рюриковичей, правивших Россией до конца XVI века.

И не случайно, что один из последних Рюриковичей – Иван Грозный, считал Полоцк своей отчиной и относился к взятию этого города в Ливонскую войну как к важному достижению. Он ощущал себя потомком Рогнеды – не мнимой «Гориславы» полоцкой легенды, а подлинной Рогнеды «Повести временных лет» – жены Владимира и матери Ярослава.

Фото: кадр из фильма «Викинг» (реж. Андрей Кравчук, Россия, 2016)