СССР и религия. Искушение о. Василия.

Рейтинг:   / 0

Подробности

Создано 02.06.2017 07:14

Опубликовано 02.06.2017 07:14

Просмотров: 1372

Благочестивый Никодим родился в Греции и стремился к равноангельской жизни, был внимателен и благоразумен.

 Ревнивый о добре и пользе, он проводил день в трудах и молитвах, и воспламенилось его сердце любовью ко Христу, и пошёл он обличить всякое неверие и ложь магометанскую к турецкому правителю – паше и всё что думает сказал. «А, - паша посмотрел на него с интересом, - хочешь сразу в рай, в святые попасть, работать не хочешь? Думаешь я тебя сразу посажу на кол, и ты свободен, со Христом. Только скажи, я-то лично тебе чего плохого сделал, что ты меня в ад хочешь отправить?» – паша достал из секретера бутылку ракии, стакан и стопку. Налил стакан Никодиму, стопку себе. Вот и наша молодёжь работать не хочет – все хотят к Аллаху, на ужин к 72 гуриям – а шёл бы ты… в общем работай, не возносись, будь на своём месте, молись и Христос, Истинный Бог, наш тебя не оставит и спасёт. Паша распахнул парчовый, расшитый золотом халат и обнажил тощее, в веригах тело и крест – родители его были убиты, а сам он попал в янычары и носило его по лихой стороне, всем фронтам и востоку, и западу Римской империи, но родителей и Христа он не забывал и делал что мог, развешивал по деревьям коррупционеров, отбивался от заговорщиков. Паша (а он имел христианское имя Василий) продолжал: «Вино нам, янычарам, пить можно, а свинину нет, а потому в давние времена ещё сельджукского Султаната до осман, эмиры, чтобы доказать свою приверженность православию и истинное отречение от ислама, на встрече с представителями византийского императора приказывали принести свиную ногу – окорок и надкусывали её – публичный отказ от ислама – переход Рубикона, вернуться в ислам он уже не мог – только смерть на колу, если в плен попадёт – сжигание всех мостов – такой формы от них и не требовали, они могли креститься без всякого афиширования креста: «Я не боюсь, театр в форме романа со свиной ногой устраивать не желаю – когда придёт время, Бог пошлёт мне такую смерть, которую я заслужил. Дворцовые враги паши Василия работали против него неумолимо. Сначала они плели интриги, чтобы обесчестить его друзей и протеже, находя разные предлоги для их казни. Но нравственность Василия была выше всех подозрений. Наконец, к бейлербею янычар в палате заседаний его дворца подошёл с видом просителя дервиш, который его убил кинжалом. Великий визирь на похоронах сказал: «В могилу мы опустили и турецкую нравственность», - в Турции наступал упадок. Никодим помнил наставления Василия, принял постриг, укреплялся в искушениях, как золото в горниле, прожил долго и принял мирную кончину. О его подвигах узнали все, о Василии знал только Никодим.

«Что же это ты, Вася, крест носишь?» - ласково спросил политрук у рядового. «В Христа верую и ношу». «Многие веруют, – философски задумчиво сказал капитан (не делайте умное лицо, вы – офицер), - но, как бы это тебе сказать, несут свой крест в смирении и без звона, а от тебя один звон, как от пустого котелка – все-то на тебя пишут, везде-то ты попадаешь, я-то чем тебе не угодил, вот что, что я должен с тобой делать, как реагировать, - а потише в Христа можно веровать? – у нас всё-таки Советская армия – вот я должен интересоваться твоим мнением, агитировать, разубеждать – а мне это надо?» – проведя 2-х часовую политинформацию и убедившись в полной православности Васи, политрук обрадовался, что такие люди в стране советской есть: «Вот что, Вася, ты после армии в семинарию езжай, будешь потом нам детей крестить – а то ты так крест носишь, как священник, открыто, а кто ты, Вася? – только вот Христа не продавай – семинария – место опасное, блудилище, игралище бесов, гебисты там всякие, козломольцы поганые, редкие мерзавцы там шастают. А ещё если будут приглашать в монахи всякие, епископы – не ходи, лучше уж жернов на шею или в инструктора ЦК – не верь, не бойся, не проси». Услышав Глас Божий, Вася поехал в семинарию и поступил, тут к нему подступили с подписками о дружбе и любви, а он сурово так оборвал, что его крёстный, капитан, не велел. В семинарии, услышав про крёстного капитана, заулыбались, понимающе кивнули: «Все мы тут оттуда – мешаться в чужие дела спецконтроля за спецнадзором – себе дороже – у каждого своя миссия». И носило о. Василия по градам и весям как осенний листок, било начальство – так что и веру много раз чуть не потерял, но, когда было особенно трудно, вспоминал наставления 1-го своего духовника – политрука Советской Армии, капитана. Но о. Василий не потерялся, когда его вызывали к уполномоченному по делам религий, он 1-м делом бил по рогам Крестом, и становились они шелковыми, и вёл с ними душеспасительные разговоры – слава его росла и как-то пригласили даже на беседу с инструктором ЦК. Войдя в кабинет, священник прозорливо так заявил: «Крест носишь и носи – не показывай, – гебист смутился и покраснел, никогда с ним такого не было, в жар бросило, отрицать стал. «Да ладно ты, – махнул рукой батюшка, – я ни одного атеиста не встречал. Все вы, как помирать придётся, о Боге вспоминаете – как уходить будешь – пригласи». Инструктор поперхнулся. «А пока я о тебе молиться буду, – благосклонно пообещал о. Василий. Инструктор побагровел, что-то у него лопнуло: «Умираю, – говорит, – каюсь во всём», – прохрипел, падая на руки батюшки. Плохо жил, красиво умер – милость Господа пределов не имеет. Хоронили его как положено, на кладбище конвой из 5 автоматчиков открыл прощальный огонь в небо по Богу – Господь и это не заметил. Поставили памятник со звездочкой – Христос и на это не призрел. Отца же Василия вызвали на Лубянку, в КГБ. Начальник особого отдела по особым явлениям выложил на стол пистолет ТТ: «Ты знаешь, где я начинал? В СМЕРШ – рука социалистической законности никогда не дрожала. На тебя, о. Василий, инструкторов ЦК не напасёшься – рассказывай, как ты его угробил! Заключение показало разорванное сердце – вот тут твоя ошибка – у наших сердца  не рвутся, у них вообще сердец нет – один мотор», - смершевец повернул колесо гигантского стального сейфа – там стояла бутылка водки, закуска и сердца инструкторов ЦК. «Говори, гад, как ты такой редкий манекен угробил… Вот ты умрёшь, а твоё личное дело у нас ещё 40 лет храниться будет», – пригрозил гебист. Отец Василий засмеялся – де, нашёл чем пугать – напрасно улыбишься – показал зубы начальник: «40 лет после смерти ты будешь здесь жить, – он кивнул на стеллажи, -  и в твоё дело я могу вписать что захочу. Оформлю от твоего имени доносы, склоки, суету – от нас ещё никто не уходил красивым и чистым. Пройдёт время, и мы устроим катастройку: развалим этот Союз и допустим в наш архив наших. И они напомнят все имена. За 40 лет так обмажем – родная мать отречётся. Напишу от тебя такое – родные дети проклянут, выгонят тебя из твоего рая, и попадёшь в ад на общих основаниях. И тут от нас опять зависит, какое место получишь – и вот я предлагаю компромисс: уж лучше ты доносы пиши, чем я от тебя. У нашего отдела по литературе план – оформить, т.е. завербовать, сколько-то врагов народа в квартал, чтобы иностранцы были – что я им могу предложить – подойди я к ним, плюнут в рыло, пошлют по неизвестному адресу, а значит и подходить не надо. Просто напишем за них Санта-Барбару, как они на Западе вредительствовали – Кеннеди там убивали, кукурузу в Айове травили. И вот наступит демократия и гласность, и продадим мы эти архивы на запад – все эти бестселлеры. Мы сделаем такое, что весь рай пустым окажется, никто туда не попадёт, никто там сидеть не захочет. Да и скучно там – эгоисты да маргиналы –  скукота, рабство без конца и без края, рабство – все меньшие на шею сядут – зло разрастётся, а пресекать его нечем и некем – смерти нет и попросит это добро к нам – так мы не всякого и возьмём, только по конкурсу – вот тебя, например, о. Василий, приглашаем … хороший ты человек. Садись и пиши. Вот тут наши оперы и сыграют роль антитеррористической операции по освобождению святых из рая – от рабства братьев меньших, обнаглевших. В общем, о. Василий, выбирай, ты с нами или… - да у тебя нет выбора – никто с тобой в раю жить не станет – прочитают все эти мыльные оперы, набьют морду и выгонят – будешь как жид Агасфер между землёй и небом мыкаться, холодно и одиноко – и спросишь  – в раю ли ты, а конвой тебе ответит – «разговорчики в раю», потому как везде он главный и в аду, и в раю – следит за порядком - чтобы и ни туда, и ни оттуда. Жизнь проходит повседневно, мир меняет лица навсегда, только безопасность мутит в этой смуте до конца».

Дмитриев М.